Призрак Великой Смуты (CИ)

И ребята сработали. Они тихо подкрались к повороту дороги и оценили обстановку. Возле одиночных саней бродили шесть невысоких лохматых монгольских лошаденок и один жеребец куда как лучших статей. Их хозяева в ватных халатах и лисьих малахаях, спешившись столпились вокруг саней, в которых кто-то валял ту самую кричащую женщину. И больше никого вокруг, кто мог бы заметить внезапное и бесшумное появление из-за поворота белых как снег теней. Банальная уголовщина: групповое изнасилование с предположительно смертельным последующим исходом.

– Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, – одиночными выстрелами заговорили автоматы с прикрученными глушителями, и баргутский разъезд полег за несколько секунд, даже не успев понять – кто и как их убивает. Только один успел вскрикнуть: «ок мангус», и тут же лег с снег с дыркой во лбу.

Ничего не понял и насильник с расцарапанной до крови мордой и спущенными штанами, одетый при этом в русскую офицерскую бекешу. Сильные руки выдернули его из саней, хорошенько дали по почкам, обезоружили и скрутили руки за спиной, сунув в раззявленный рот вместо кляпа рукавицу. Вам нужен язык – пожалуйста, получите и распишитесь.

Самой последней из саней была извлечена простоволосая, испуганно лупающая глазами то ли девка, то ли молодуха, одной рукой оправляющая задранную до пояса юбку, а другой запахивающая на груди шубейку с оторванными пуговицами.

– Тю, – сказал подошедший последним Акинфий Митрохин, – Дашка, неужто ты. А я то думал – кто это так там вопит? Прикрылась бы что ли…

– Ой, дядька Акинфий, – только и смогла вымолвить Дарья, и тут же разрыдалась.

– Да не вой ты, дура, – сплюнул на снег старший урядник Митрохин, – все уже кончилось.

Сказав это Акинфий вздохнул.

– То племяша моего покойного, Степана, женка, – пояснил он прапорщику Воронину. – Погиб он на германском фронте год назад. Но бестолковая баба – сил на нее моих нет. Поперлась куда-то одна в такое время, вы только на нее поглядите.

– Ладно, дядя Акинфий, – примирительно сказал прапорщик Воронов, – будет с нее. Женщины – это такие тонкие существа, что нам мужчинам их ни за что не понять. Успокойтесь девушка, тут вас никто не обидит.

Услышав, что человек весь с головы до ног одетый в белое назвал ее девушкой, Дарья захлопала ресницами еще сильнее. От удивления у нее даже слезы высохли.

Кстати, взятый в плен со спущенными штанами офицер тоже оказался старым знакомцем Акинфия, только с другой стороны. Бывший подъесаул Аргунского полка барон Тирбах Артемий Игнатьевич. Услышав эту фамилию, прапорщик Воронов сразу сделал стойку. Барон Тирбах – это та еще сволочь и садист, и входил он в список лиц, подлежавших безусловной ликвидации. Но предварительно его следовало хорошенько допросить.

На дневку, предварительно выставив секреты, отряд устроился в небольшой балке верстах в пяти от Даурии. Ждали темноты, которая зимой наступает тут довольно рано. Тут же был самым жестоким образом допрошен и после чего прикончен барон Тирбах, причем сделала это Дарья, недрогнувшей рукой пристрелившая насильника из бесшумного оружия прапорщика Воронова. Кстати, ее тоже расспросили, и этот рассказ дополнил сведения, полученные при допросе языка.

Есаул Семенов со своим штабом уже неделю жил в пристанционном ресторане. Там же околачивался и раненый при штурме перевала его главный помощник барон фон Унгерн. Охраняла их полусотня конных баргутов и рота наемников-сербов, искренне убежденных в том, что заключив Рижский мир, русские вообще, и правительство Сталина в частности, их предали, и потому послушно исполнявших самые бесчеловечные приказы Семенова и Унгерна.

Раздосадованные неудачей, которую они потерпели у станции Борзя, эти двое лютовали так, что народ уже не знал, куда от них деваться. Семеновское воинство не жалело ни старого, ни малого. Вот и Дарья попробовала от них сбежать, но была настигнута бросившимся за ней в погоню бароном Тирбахом и чуть было не погибла.

Покачав головой, старший лейтенант Бесоев приказал готовиться к ночному делу, ради которого они, собственно говоря сюда и пришли. Кстати, за время недолгого общения с Дарьей он умудрился запасть в ее истосковавшееся по любви сердце. А то как же, красавец мужчина – храбрый боевой офицер, и при этом веселый и обходительный. Что она там себе еще нафантазировала – Бог весть, но пока речь собственно не об этом.

Когда окончательно стемнело и на небе зажглись холодные зимние звезды, спецназовцы проверили оружие, надвинули на глаза ноктовизоры, а казаки из сотни Ивана Тетери нацепив погоны, сели наконец в седла своих боевых коней. Сводный отряд в поздних сумерках выступил к станции Даурия.