Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева

Прощайте, я глубоко взволнован и растроган — прощайте, моя лучшая, единственная подруга. До свидания».

Приписка рукой Татьяны:

«Удивительно, как некоторые люди могут себе воображать все, что им угодно, как самое святое становится для них игрою и как они не останавливаются перед тем, чтобы погубить чужую жизнь. Почему они никогда не могут быть правдивы, серьезны и просты с самими собою — и с другими…»

В июне того же года состоялась новая их встреча, и может быть… Впрочем, ничего не могло быть. Впереди оказался приезд в Петербург прославленной Полины Виардо. Яркий образ великолепной певицы, талантливейшей актрисы, умной женщины затмил собой в глазах Тургенева все. Недаром прославленный итальянский певец Рубини говорил ей не раз после спектакля: «Не играй так страстно: умрешь на сцене!» Виардо не могла и не хотела иначе. Смерть на сцене — кто из актеров не мечтал о таком счастливом конце!

22 октября 1843 года состоялось первое выступление Виардо в «Севильском цирюльнике». Через пять дней ее увидел на сцене Тургенев, еще через два дня был представлен артистке. «Хороший охотник, плохой поэт», — небрежно заметит она. И немудрено — Тургенев был слишком стеснен и неловок в тисках охватившего его чувства, а Виардо не имела возможности его разглядеть среди толп русских поклонников ее таланта. Композитор Гектор Берлиоз напишет о певице: «Черты Полины правильны, резки; они еще привлекательнее при свете ламп театральных люстр. Приятный и разнообразный до чрезвычайности голос; благородство в движениях, то медленных и плавных, все достоинства, вокальные и драматические, делают ее лучшим украшением Парижской оперы. Нелегко схватить всю нежность, всю восторженность, все разнообразие идей, выражающихся в движениях подобной артистки».

Если таков был восторг Берлиоза, что говорить о скромном вчерашнем студенте. И все же Тургенев обращает на себя внимание дивы, и в конце 1844 года Белинский осторожно сообщает Татьяне Бакуниной об увлечении Тургенева «итальянской оперой». Едва поступив на службу, Тургенев увольняется, чтобы в апреле 1845 года уехать с семьей Виардо в Париж. Жребий был брошен. «Иван уехал отсюда, дней пять с итальянцами, — сдержанно замечает Варвара Петровна в письме подруге, — располагает ехать за границу вместе с ними же или для них».

Потом была в августе того же года поездка из Парижа в Пиренеи — «самое счастливое время», по словам Тургенева. Единственное счастливое время — подскажут события последующих лет. Великая певица ничего не захочет менять в своей семейной жизни. Тургенев может оставаться другом семьи, иногда гостем. За отсутствием денег на парижскую жизнь он проведет зиму в любезно предоставленном ему семейством Виардо их загородном доме в Куртавеле, где питаясь, по собственен ным словам, «полукурицей и яичницей», кое-как приготовленными соседской старухой, начнет «Записки охотника». Начало литературной славы будет положено.

Все связалось в тугой узел, ни развязать, ни разрубить который не представлялось возможным. Как было признаться, что он ни в чем не принадлежал самому себе. Все — по приказу Варвары Петровны, все — по ее воле. Хотел оказаться в Премухине еще весной, мечтал о весне в бакунинских краях — удалось приехать осенью, по жнивью, когда Варвара Петровна собралась в Москву и не больше, чем на семь-восемь дней. Мог бы, казалось, по-иному решить, но экипаж, кучер, лошади. Кто бы осмелился нарушить приказ барыни, а желание барчука никогда дворовыми во внимание не принималось. К тому же без своего соглядатая Варвара Петровна и вовсе сына не отпустила. От Пафнутия получит подробнейший отчет, им перепроверит каждое его слово.

Выйти из повиновения, но что мог он предложить любимой девушке. Как стискивались на горле костлявые пальцы нужды, знал не понаслышке. Варвара Петровны готовила сына для себя и ни на какую свадьбу согласия бы не дала, хотя о свадьбе он еще и не думал. Романтическое увлечение развивалось по своим законам. Независимый характер Татьяны Александровны, ее обиход, привычки были несовместимы с представлениями лутовиновской барыни, которую носили по селу в носилках со стеклами (от заразы!) и которая заставляла всю дворню говорить по-французски после зверской порки на конюшне. С каким ужасом он опишет со временем сцену, как мать подходит к окну поглядеть на отправляемого в острог подростка за то только, что вроде бы криво улыбнулся барыне при обычном поклоне в пояс.

Он был из мира ее братьев, друзей, но это в Германии. В России мира Лутовиновых Татьяна Бакунина просто не знала. Не хозяин самому себе, и это при том, что все видели в молодом красавце богача, позволявшего себе жить в любой стране Европы и не отказавшего себе в путешествиях. Реальность и действительность…