Ее первый день ко скамье присяжных, слушается очередное дело: мужчина, споткнувшийся о бордюр, предъявляет иск владельцу роскошной машины, на которую налетел.
Требует возместить ущерб в размере пятидесяти тысяч за собственную неуклюжесть.
— Эти горе-истцы, у которых нет ни ума, ни элементарной координации движений, — говорит Сестра Виджиланте.
Они отличались прекрасным умением
Другой истец требовал компенсации в сотню тысяч от домовладельца, не убравшего из своего сада за домом поливочный шланг, из-за которого тот упал и повредил лодыжку, когда убегал от полиции. А полиция гналась за ним потому, что он изнасиловал женщину.
Впрочем, к данному делу сие не относится.
Охромевший насильник хотел отсудить для себя целое состояние — за причиненные ему страдания и боль.
Там, на сцена, серебряные обереги поблескивают сквозь кружево на манжете,
Библия крепко зажата в руках,
ногти накрашены желтым, того же оттенка, что и рюшки на блузке,
Сестра Виджиланте говорит, что она всегда вовремя
платит налоги.
Никогда не переходит дорогу в неположенном месте. Сортирует свой мусор.
Ездит на работу в автобусе.
— И тогда, — говорит Сестра Виджиланте, в первый свой день на скамье присяжных, — я сказала судье:
Что-то вроде:
— Какой же херней мы тут все занимаемся.
И ее обвинили в неуважении к суду…
Гражданские сумерки
В то лето люди перестали жаловаться на цены на бензин. В то лето никто не высказывал свое «фи» по поводу сериалов, идущих по телевидению.
24 июня заход солнца был в 8:35. Гражданские сумерки закончились в 9:07. По Льюис-стрит шла женщина, вверх по крутому уклону. На отрезке между 19-й и 20-й авеню она услышала грохот. Такой звук могла издавать сваебойная машина: словно что-то тяжело топает по асфальту, и этот топот отдается в ноги, обутые в туфли на низких каблуках. Один удар каждые две-три секунды. С каждым разом — все громче, все ближе. На ее стороне улице не было никого, и женщина остановилась и вжалась в кирпичную стену отеля. Напротив, через дорогу, в дверях ярко освещенного гастрономического магазина стоял мужчина азиатской внешности и вытирал руки белым полотенцем. Где-то в темноте, между двумя фонарями, разбилось что-то стеклянное. Снова раздался удар, и на какой-то машине включилась сигнализация. Топот все приближался — что-то невидимое приближалось в ночи. Газетный автомат с грохотом завалился набок. Еще удар, говорит эта женщина, и в телефонной будке разбилось стекло, всего в трех припаркованных автомобилях от того места, где стояла она сама.
Согласно короткой заметке в газете на следующий день, ее звали Тереза Уилер. Ей было 30 лет. Она работала в нотариальной конторе.
К тому времени мужчина-азиат ушел обратно в магазин. Перевернул табличку на двери: «Закрыто». Так и держа полотенце в руках, он пробежал в глубь помещения, и свет в магазине погас.
На улице стало совсем темно. Выла автомобильная сигнализация. Снова раздался топот, очень громко и очень близко, так что отражение Уилер в витринном стекле задрожало. Почтовый ящик у обочины тротуара громыхнул, словно пушка, и потом еще долго дрожал, скособочившись на сторону, с вмятиной на боку. Деревянный электрический столб содрогнулся, провода колыхнулись, стукнулись друг о друга, посыпались искры — сверкающий летний фейерверк.
Ниже по улице, буквально в квартале от Уилер, взорвалась плексигласовая стенка автобусной остановки, где была подсвеченная фотография одного известного киноактера, одетого только в исподнее.