Директриса Отказ собирается прогулять Кору Рейнольдс мимо двери в его комнату и под шумок протащить туда большой кувшин с водой.
Недостающее Звено уже представляет, как он будет всю ночь бегать на цыпочках в комнату мистера Уиттиера и вливать ему в горло воду, пока тот не лопнет: ба-бах.
– Тесс, пожалуйста, – говорит мистер Уиттиер. – Поможешь мне лечь в постель?
И мы все делаем мысленную заметку:
– Быстрее, на сцену… мне холодно, – говорит мистер Уиттиер, пока Мать-Природа помогает ему встать на ноги.
– Вероятно, шок, – говорит Святой Без-Кишок.
В версии, которую мы продадим за большие деньги, он уже не жилец. Главный злодей умрет, и вторая злодейка примется нас истязать в слепой ярости. Госпожа Тесс, которая держит нас в плену. Морит нас голодом. Заставляет носить грязные тряпки. Нас, ее невинных жертв.
Святой Без-Кишок встает и приобнимает мистера Уиттиера за талию. Мать-Природа ему помогает. Миссис Кларк идет следом за ними со стаканом воды. Граф Клеветник – со своим диктофоном. Агент Краснобай – с видеокамерой.
– Уж вы мне поверьте, – говорит Святой Без-Кишок. – Я кое-что знаю о человеческих внутренностях. Ну, так получилось.
Мисс Апчхи чихает в кулачок, как будто нам все еще нужно, чтобы она умерла. Мисс Апчхи – будущее привидение в этом доме. Вытерев брызги с руки, Товарищ Злыдня говорит:
– Ну и гадость. – Она говорит: – Ты что, росла в пластиковом пузыре? Или что?
И Мисс Апчхи говорит:
– Да, что-то типа того.
Хваткий Сват говорит, что устал, и ему надо поспать. И незаметно прокрадывается в подвал, чтобы испортить печку.
Он пока что об этом не знает, но Герцог Вандальский его уже опередил.
А мы так и сидим под расписным сводом «Тысячи и одной ночи», на шелковых подушках, подернутых плесенью. Пустой пакет из-под тетраззини с индейкой валяется на ковре. Резные слоны поддерживают потолок.
Мы все повторяем про себя:
И больше ничего не происходит. И дальше – опять ничего.
А потом мы все встаем, стряхиваем пыль с одежды и идем в зрительный зал, скрестив пальцы, что нам все же удастся услышать последние слова мистера Уиттиера.
Эрозия
– Мы совершаем все те же ошибки, – говорит мистер Уиттиер, – которые совершали еще пещерные люди.
Так, может быть, это наше призвание: воевать, ненавидеть и мучить друг друга…
Мистер Уиттиер подкатывает свое кресло к самому краю сцены.
Руки в старческих пятнах, лысая голова.
Под большими глазами на выкате, мутными, водянистыми.
Лицо как будто провисло складками дряблой кожи.
В ноздре – колечко.
Дужка наушников плеера.
Тонет в складках морщин за ушами и врезается в кожу на вяленой шее.
На сцене вместо луча прожектора – фрагмент черно-белого фильма:
Почти лысый череп мистера Уиттиера покрыт кадрами хроник военных парадов.
Его рот и глаза едва различимы среди марширующих ног; по щекам, извиваясь, ползут пики штыков.
Он говорит:
– Может быть, страдания и муки – это и есть смысл жизни.
Представьте себе, что Земля – это большая технологическая установка, перерабатывающее предприятие.
Представьте себе барабан для шлифовки камней:
Вращающийся цилиндр, наполненный песком и водой.
Представьте, что ваша душа – угловатый бесформенный камень, который бросили внутрь.
Кусок сырья, природный ресурс: нефть-сырец или минеральная руда.
А боль и вражда – это только шлифовочный материал, который нас полирует, натирает до блеска души, очищает их, учит и совершенствует от перевоплощения к перевоплощению.
А теперь представьте, что вы сами, по собственному желанию, бросаетесь в барабан – вновь и вновь.
Вполне сознавая, что ваше земное предназначение – это страдать и страдать.
Мистер Уиттиер на сцене: узкий маленький рот, в котором, кажется, не помещаются зубы.
Брови – как мертвые сорняки, уши торчат в обе стороны, словно крылья летучей мыши.
Он говорит:
– Другого нам не дано. В противном случае выходит, что мы все – дремучие идиоты.
Мы воюем. Боремся за мир. Сражаемся с голодом.
Мы не можем без драки.
Мы воюем, воюем, воюем… оружием, словом, деньгами.
Но все остается по-прежнему: мир не становится лучше.
Мистер Уиттиер весь подается вперед, вцепившись руками в ручки своей инвалидной коляски.
По лицу маршируют колонны солдат – ожившие татуировки.
Пулеметов, артиллеристских орудий и танков.
Он говорит:
– Может быть, мы живем именно так, как нам и написано на роду.
Может быть, наша дробилка-Земля делает с нашими душами все… как надо.
Собачий век
Эти ангелы, они считают себя очень хорошими. Эти посредницы милосердия.
В общем и целом, они даже лучше, чем их задумал Господь. С их богатыми мужьями, хорошей наследственностью, ортодонтией и дерматологией. Эти матери, сидящие дома, когда их дети-подростки уходят в школу. Дома, но не в домашних заботах. Не домохозяйки.
Образованные, безусловно. Но не из этих, которые шибко умные.