Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

У меня такой уверенности не было. Большинство людей больше всего на свете боятся прослыть трусами и, если выбирать из двух зол: физическая трусость и отсутствие гражданского мужества, то первое окажется несравненно страшнее. Можно найти много громких слов, чтобы прикрыть отсутствие гражданского мужества, но даже животное безошибочно распознает, когда ты сдрейфил. Если считать, что ценность определяется редкостью, то гражданское мужество должно бы цениться куда выше, чем обычная смелость; боюсь только, что это относится лишь к бриллиантам и звонкой монете. Что до прочих редкостей, на них охотников немного. То, что произошло, близко задевало каждого и побуждало к немедленным действиям, Дэвис же пытался этим действиям помешать, выставляя доводы расплывчатые и малопонятные. Ему бы в своих речах на здравый смысл напирать или проявить дерзость, или, на худой конец, высмеять их, а я что-то не был уверен, что он на такое способен. А нет, так ему предстояло скоро убедиться, что направляют людские поступки не какие-то туманные, хоть и многочисленные «мы», а те немногие «они», которые скажутся на месте в нужный момент, а чем они потом эти поступки объяснят — дело десятое.

— Все может быть, — сказал я.

— Он говорит, им нужен вожак, кто-нибудь, на кого потом свалить вину.

— Так сказать, козел отпущения?

— Да, он говорит, без этого невозможно. Хорошее ли, плохое люди затевают, им нужен кто-то, на кого можно в случае чего свалить вину, без этого они никуда…

— Иногда без главаря дело просто не ладится.

— Это одно и то же, — возразил он. — А в опасном деле так без него вовсе не обойтись.

Мы продолжали свой путь. Чтобы не отставать от меня, Джойсу приходилось чуть ли не бежать. Наконец я спросил:

— Значит, мистер Дэвис считает, что вожака у нас нет?

— Да. Потому-то он и думает, что они будут ждать. Я поразмыслил и понял, что он прав. В этом была наша слабина: мы ждали кого-то, а кого, сами не знали. Бартлет, правда, произнес зажигательную речь, но на речах далеко не уедешь. Мур был единственным человеком, который мог повести нас за собой, но Мур никогда бы не согласился.

— В общем-то, он недалек от истины, — сказал я.

— Только бы нам разыскать Ризли, — сказал Джойс, — прежде чем они найдут кого-то.

Мы прошли дом, обнесенный белым частоколом, и еще один, где во дворе цвели четыре куста сирени. Их благоухание казалось каким-то неуместным, словно бы отвлекало нас от дела более важного.

— А знаешь, — решил я подразнить его, — по-моему, Дэвис не так уж хочет, чтобы этих угонщиков изловили. Тебе не кажется, что, по его мнению, закон тоже не без изъяна?

Тут он наконец посмотрел мне прямо в лицо, и я понял, почему Дэвис не прочь с ним поговорить. Он был прыщав, узкоплеч и нескладен, но глаза смотрели совсем не по-мальчишески.

— Может, и так, — сказал он, — и, может, он прав. Может, и лучше им уйти бы от погони, — и запальчиво прибавил: — И все оттого, что он добрый.

— Ну, еще бы. Доброта — это похвально.

— Но он не позволил бы им уйти, — с досадой продолжал Джойс, — и хотел бы, а не позволил, будь у него малейшая уверенность, что им дадут шанс оправдаться!

— Ну, еще бы, — повторил я. И спросил: — А ты как? Поедешь, если мы соберем уполномоченный отряд?

Он снова посмотрел себе под ноги и сглотнул.

— Если он захочет, чтобы я ехал, то поеду. Не хочется мне, — прибавил он внезапно, — но, наверное, это мой долг.

— Ну, еще бы! — снова произнес я, лишь бы что-нибудь сказать.

— Вот здесь! — сказал Джойс, указывая на противоположную сторону улицы. Я отшвырнул сигарету.

Дом судьи Тайлера оказался кирпичным, с мезонином; крыша была из дранки, выложенной узором, со слуховыми окнами. Дом, трехэтажный, с двухъярусной верандой, с высокими узкими окнами, украшенными каменными наличниками, представлялся непропорционально высоким и узким. Таким было и крыльцо, которое вело к парадной двери. Перед домом был разбит газон и росли кусты сирени, а на заднем плане виднелся длинный белый каретник с конюшней. Дом был совсем новый, и кирпич выглядел очень красным, а веранды и оконные наличники очень белыми. И казался он еще выше и уже от того, что вокруг не было больших деревьев — только саженцы пирамидальных тополей в два человеческих роста торчали вдоль всей выездной аллеи. По замыслу он скорей всего должен был стоять на бойкой улице большого города, зажатый между двумя другими домами и вынужденный тянуться ввысь, не имея возможности развиваться вширь. От этого он выглядел еще нелепее, чем другие дома того же образца: ведь стоял-то он в сельской местности, где почти все строения в один этаж, а места сколько угодно. Поселившись на краю городка, судья мог при желании рассматривать всю долину как свой задний двор. В просветы между саженцами виднелась юго-западная часть ее и горы в снежных шапках.

Я невольно подивился, откуда у судьи взялись деньги на такой дом. Кирпич не только в наших палестинах влетал в копеечку. Хотя и то сказать, он вел дела и в других краях, а с тяжб горно-обогатительных и гидрологических компаний ему время от времени доставался хороший куш.