Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

Всем было интересно послушать, о чем пойдет речь, и мы старались придвинуться ближе, но лошади не стояли на месте, фыркали и топтались, скрипела сбруя, так что ничего мы не слышали и, только изловчившись, видели урывками Грина. Тот сидел себе на лошади лицом к судье, который тоже был верхом, и отвечал на его вопросы. Казалось, они не могут сдвинуться с мертвой точки; мальчишка ехидно улыбнулся пару раз, а судья хоть и держался надменно, снова стал заметно волноваться. Затем, по-видимому, вступил Дэвис — те двое смотрели в землю и ничего не говорили. Но вот мальчишка опять начал отвечать, и уже далеко не так самоуверенно. Кто стоял поблизости, заметно притихли. Вот большинство из них — и судья в том числе — разом подняли глаза и посмотрели на небо, а потом судья кивнул. Судья, по всей видимости, время от времени вставлял словечко в поддержку Дэвиса. Грин, казалось, готов был разреветься. Только раз, не выдержав, он громко крикнул, так что все мы услышали: «Олсен мне сказал! Я уже двадцать раз вам это говорю!» Мэйпс перестал делать скучный вид и начал вглядываться в стоящих кругом. Раз он что-то сказал, но судья, гораздо более уверенный в себе, чем прежде, быстро его осадил. Единственное слово я расслышал: «учредить», из чего заключил, что судья понес привычную ерунду. Но Мэйпс ничего не сказал в ответ, только выдвинул вперед подбородок и с угрюмым видом уставился на луку своего седла. Но, и не слыша ничего, все чувствовали, что ветер подул в другую сторону. Ковбои, стоявшие близко, начали переглядываться, обмениваться быстрыми взглядами или опускать головы. Пыл в них постепенно угасал. Когда спустя несколько минут дикая баба Фрина, не в силах больше стоять с закрытым ртом, спросила, зачем они, собственно, здесь собрались — помолиться, что ли? — один из ковбоев сердито прикрикнул на нее.

Стихло настолько, что стали различимы голоса: прерывистый, упрямый голос Грина, мягкий, ровный — Дэвиса, задававшего коротенькие вопросы или вставлявшего свои замечания, гудящий бас судьи, такой громкий, что слышны даже отдельные слова. Затем мальчишку выпустили из круга. Он был красен и ни на кого не смотрел, а когда Уайндер спросил его о чем-то, он лишь пожал плечами. Ковбои, которые слышали весь разговор, попятили своих лошадей, и нам тоже пришлось отъехать, чтобы дать дорогу. Дэвис и Осгуд прошли по образовавшемуся проходу к галерейке. У Осгуда был довольный вид, и он возбужденно тараторил что-то, идя рядом с Дэвисом. Дэвис только кивал в ответ. Подойдя к галерейке, Дэвис залез на служившие коновязью перила и встал, держась за столбик. Он не призывал нас к порядку, а просто подождал, пока все стихнет. Большинство из нас повернули лошадей, чтобы быть поближе; только Фернли и Грин держались в отдалении, словно не желали слушать. Фернли начал было поносить нас: опять, мол, с нами разговоры для слабонервных, как он выразился, завели, а мы и уши развесили, но Мур утихомирил его, сказав, что Дэвис и не думает никого останавливать и все равно надо ждать Тетли.

— Если вы за свою шкуру трясетесь, — заявил Фернли, будто и вправду так думал, — то я один поеду! Так и знайте! — Потом он замолчал, и Дэвис начал говорить. Фрина попробовала перебить его, и Смит дважды вылезал со своими замечаниями, но он не отвечал им, а замолкал и ждал, как ждут, пока прикроют дверь, через которую в комнату проникает шум, а затем продолжал говорить все так же рассудительно: — Мы ничего не знаем об этих угонщиках, ребята, не знаем, угонщики ли они вообще, не знаем, кто убил Кинкэйда. Грин вовсе не собирался мутить народ. Он поступил так, как, по его разумению, велел ему долг. Но сгоряча забыл, что его послали за шерифом, и дальше уж действовал на свой страх и риск, как ему казалось, проще и быстрее. В действительности он ничего обо всем этом не знает. Он не видел ни угонщиков, ни убийцу. Он даже не видел Кинкэйда. Он только слышал об этом от Олсена, а Олсен очень спешил. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что фактически Олсен сказал ему только, что Кинкэйда нашли мертвым в пересохшем русле, неподалеку от дороги, и чтобы Грин поехал в город за шерифом. Не такие уж исчерпывающие сведения. И еще одно… Сейчас уже поздно. Если Кинкэйд нарвался на целую шайку, то они скрылись через южный перевал, как и прежде бывало. — Дэвис напомнил нам, что до этого перевала около двадцати миль; пока мы доберемся, окончательно стемнеет; угонщики опережают нас часов на пять — на шесть; шериф на ранчо с самого утра, там есть люди, человек двенадцать, не меньше; вовсе не шериф послал за нами — никто, собственно, за нами не посылал. Грина же послали за шерифом, и если шерифу нужны еще люди, мы бы уже об этом знали. Хоть чувства наши ему понятны, он не видит смысла совершать поступки, которые могут стоить больших неприятностей, о которых мы будем потом долго сожалеть; по всей вероятности, уже приняты законные меры.

— Вот так, ребята. Впрочем, это ваше дело, — заключил он, — а лучше двинем к Кэнби и выпьем по одной за мой счет…