Призраки Бреслау

– Вы такой же, как мой отец. Он все допытывается, кто меня сегодня оприходовал. – Лицо Кристель застыло от гнева. – Непременно сообщу ему, что вас это тоже интересует. Изложу нашу беседу. Может, тогда он поймет, что люди остаются мужчинами и женщинами, хоть бы даже на груди у них была табличка «отец» или «дочь». Даже вы, всегда такой сдержанный, дали себе волю и с таким смаком произнесли это «ублажать». А я-то думала, вы совсем другой…

– Приношу свои извинения. – Мок закурил последнюю сигарету. – Я допустил в вашем присутствии неучтивость. Простите меня, фрейлейн Рютгард. Не говорите о нашем разговоре отцу. Это может нанести удар по нашей дружбе.

– Дайте объявление в «Шлезише цайтунг», – не слушая его, продолжала Кристель. – Содержание примерно такое: лишаю людей иллюзий; Эберхард Мок.

Мок присел на скамейку и, чтобы прийти в себя, начал вспоминать первые стихи поэмы Лукреция [37]«О природе вещей», о которой он когда-то писал работу для просеминария. Когда Эберхард дошел до сцены любовных утех Марса и Венеры, его охватило бешенство – вспомнилось вдруг, что ему никогда особенно не нравились Лукрециевы гекзаметры, зато очень интересовало, как любовники, опутанные сетью Вулкана, могли вступить в половое сношение.

– Выходит, я виноват в том, что раскрыл тебе истинное обличье Зорга? – скрипучим от злости голосом спросил Мок. – Что спас тебя от необходимости наведываться к врачу-венерологу? У тебя не будет сифилиса, ах какая жалость! Ты ведь живешь бок о бок с одним из лучших специалистов по «холостяцким болезням»! Твой рыцарь на белом коне – всего лишь альковная кукла-марионетка! Так кого должна мучить совесть?

– Как типично! – выкрикнула фрейлейн Рютгард. – Рыцарь на белом коне! Банальные стереотипы! Вы не понимаете, что не все женщины ждут принца из сказки! Кое-кому нужен просто…

– …человек, который их максимально удовлетворит, – язвительно подхватил Мок.

– Я не это имела в виду. – На сей раз фрейлейн Рютгард говорила очень тихо. – Я хотела сказать «человек, который их полюбит». – Кристель затушила о дерево сигарету. – Фред очень милый мальчик, но я и без вас знала, что он – мерзавец. Вы лишили меня иллюзий в отношении вас самого. Я открыла вам сердце, но вы не пожелали меня выслушать. Зато угостили замечательной историей про дуэнью. Вы не захотели… вам бы только напоминать и предостерегать. Настоящий служитель закона, ничего не скажешь. Что вас исправит? Только могила? Прощайте, герр полицейский. Не провожайте меня дальше. Пусть этим займутся повешенные и утопленники. У них лучше получится…

Бреслау, пятница, 5 сентября 1919 года, без четверти девять утра

Мок проснулся в камере предварительного заключения номер три. Сквозь зарешеченное окошко просачивался свет. На дворе полицайпрезидиума заржала лошадь, что-то стеклянное разбилось о булыжник мостовой, кто-то кого-то поносил на все корки – отголоски обычной утренней суеты. Мок спустил ноги на пол, тряхнул головой. Хотелось пить. К его радости, на тумбочке рядом с нарами стоял кувшин, из которого сильно пахло мятой.

Дверь открылась, явив тюремного стражника Ахима Бюрака. В руках он держал полотенце и бритву.

– Цены вам нет, Бюрак, – сказал Мок. – Обо всем-то вы помните. И о бритве, и о том, чтобы разбудить меня вовремя, и даже о мяте.

– Как раз сегодня она вам не так уж и нужна. – Бюрак с изумлением разглядывал гостя. – Сегодня вы не…

– Она мне больше не понадобится. – Мок отпил глоток и протянул Бюраку кувшин. – Ни сегодня, ни завтра, никогда. Долой пьянство! Долой похмелье! – Из другого кувшина Мок налил в таз воды и взял у стражника полотенце и бритву. – Что, Бюрак, не верите? Часто доводилось выслушивать такие заявления?

– Да уж, случалось… – пробурчал стражник и вышел, прежде чем Мок успел его поблагодарить.

Эберхард снял рубаху, сполоснулся, сел на нары, достал из кармана пакетик с тальком, втер тальк под мышки и засыпал в ботинки. Следующие десять минут Мок тупой бритвой соскребал со щек щетину. Обычное мыло не очень-то годилось для бритья, моментально высыхало и только стягивало кожу на лице. Несвежую сорочку Мок натянул с отвращением. Отец, наверное, волнуется. Как он прыгал по комнате со свисающим со ступни носком! «Пьет и пьет», – услыхал Эберхард старческий голос. Моку вдруг ужасно захотелось напиться, чтобы хотя бы следующую ночь – глухую и пустую – проспать мертвым сном.

Надев ботинки, Мок вышел из камеры, пожал Бюраку руку и двинулся по мрачному коридору. За запертыми дверями сопели, зевали, пускали ветры, стучали кружками по столу заключенные. С облегчением покинув темницу, Мок направился вверх по лестнице. Как отреагирует на первую сегодня сигарету организм – вот что занимало его мысли. Ведь сажа скопилась не только в легких. В голове ее тоже было предостаточно.

Бреслау, пятница, 5 сентября 1919 года, девять утра