Призраки Бреслау

По мере того как Мок говорил, Смолор трезвел. Каждое новое слово шефа повергало его во все большее изумление.

Бреслау, воскресенье, 28 сентября 1919 года, три часа ночи

Мок-младший сегодня уже во второй раз попался на глаза сестре Термине. Только куда девалась его элегантность? Костюм весь в пыли, рукав порван, на рубашке пятна крови, ботинки ободраны, на полях шляпы – какая-то каменная крошка. Мок-младший прямо-таки ворвался в коридор хирургического отделения, бормоча про себя малопонятные фразы. Что-то вроде: «Люди, которых ты… где они сейчас…»

– Герр Мок, – крикнула сестра Термина ему в спину, – вы куда?

Не обращая на нее ни малейшего внимания, Эберхард устремился к отдельной палате. Сестра Термина, встрепенувшись всем своим тощим телом, застучала каблуками по больничному коридору вслед за посетителем. Ее необъятный головной убор колыхался, словно парус при переходе судна с галса на галс. Звук ее шагов выводил больных из мрачного оцепенения (которое вряд ли можно было назвать сном), они блаженно вытягивались в предвкушении укола, мягкого прикосновения ее сухой, холодной руки, снисходительной усмешки. Только больные с их жалобами мало сейчас интересовали сестру Термину, ее всю без остатка занимали страхи черноволосого мужчины, который, шатаясь от стены к стене, брел по больничному коридору к пустой отдельной палате. Вот он уже и вошел туда.

Раздался сдавленный крик. Может, это кому-нибудь из пациентов стало совсем невтерпеж?

Нет, больные тут ни при чем. Это стонал Мок-младший, лежа лицом вниз на чистой, недавно постланной постели.

Сестра Термина потрясла его за плечо:

– Час назад вашего отца забрал доктор Корнелиус Рютгард. Пожилому господину стало значительно лучше, и доктор Рютгард забрал его к себе домой…

Мок уже ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Вынув из кармана несколько десяток, он протянул деньги сестре Термине:

– Не могли бы вы попросить кого-нибудь почистить мне одежду?

Прошептав это, Мок откинулся на подушки и погрузился в сон.

Прежде чем выйти из отдельной палаты, сестра Термина погладила его по небритой щеке.

Бреслау, воскресенье, 28 сентября 1919 года, десять утра

Покинув здание госпиталя Венцеля-Ханке, Мок в задумчивости остановился у газетного киоска. Его то и дело толкали маленькие дети в воскресных костюмчиках и платьях. Добропорядочные семьи целыми толпами шли в евангелическую церковь Святого Иоанна Крестителя к обедне. Торжественно шагали работящие отцы, в их выпуклых животах бурчали воскресные сардельки, рядом семенили раскрасневшиеся мамаши, зонтиками погоняя стайки детей-неслухов. Мок усмехнулся и спрятался за киоск, чтобы дать дорогу четверке молодых сограждан, которые шли, держась за руки и распевая шахтерскую песенку:

Gl"uck auf! Gl"uck auf!

Der Steiger kommt!Und er hat sein helles Licht
Und er hat sein helles LichtBei der Nacht
Schon angez"undt. [77]

За певцами ковыляла девочка лет двенадцати в толстых штопаных чулках. В руках у нее был букет роз, она совала букет под нос каждому, кто стоял у входа в больницу.

Мок еще раз оглядел свою вычищенную одежду, ботинки – вакса скрыла царапины. Рукав пиджака был крепко пришит, а шляпа наверняка вычищена над паром, уж очень мягкий был фетр. Эберхард поманил пальцем девочку с букетом, та, прихрамывая, подошла поближе. Мок придирчиво осмотрел цветы.

– Отнесешь букет в больницу, передашь сестре, у которой сегодня было ночное дежурство. – Эберхард вручил девочке десять марок и карточку с надписью «Эберхард Мок. Полицайпрезидиум». – Отдать вместе с моей визиткой.

Девочка поковыляла в больницу. Моку вспомнилась калека, которую он убил вчера, пустая кровать Эрики, и ему стало нехорошо. Во рту появилась горечь. Он ухватился рукой за решетку. Перспектива перекосилась. Роскошная Нойдорфштрассе выгнулась черно-желтой змеей. Высокие, щедро изукрашенные орнаментами здания, переломившись, громоздились друг на друга. Мок прислонился к больничной решетке, закрыл глаза. Голова раскалывалась, словно с перепоя. Только куда похмелью до мук, которые он сейчас испытывал, до кривых ножек калеки, колотящих по полу, и до пустой кровати, не сохранившей даже запаха Эрики! Уж лучше похмелье, чем лай эриний.

Мок поднял веки, и залитая солнцем улица предстала перед ним в правильной перспективе. На той стороне виднелась вывеска «М. Хорн. Колониальные товары». Хозяин был Моку знаком. Его наверняка удастся уговорить продать бутылку ликера даже в выходной.