Призраки Бреслау

Мок сел на кровати и отдернул полог. По телу пробежала ледяная дрожь. «Наверное, от голода, — подумал Эберхард, — я вчера ничего не ел». Тьма вокруг была кромешная. Мок зажег свечу и осмотрелся. Отец тихонько похрапывал, собака почтальона Доше внимательно смотрела на старика, в глазах ее светилось дружелюбие. Мок сунул руку под подушку, где у него по привычке, оставшейся с войны, всегда лежал маузер, и шагнул на середину комнаты. Он готов был поклясться, что его разбудил скрип крышки люка, ведущего в бывшую мясную лавку. Мок лег на пол, чуть приподнял крышку, стараясь разглядеть, что там, внизу, сквозь узкую щель. Щель пошире предоставила бы незваному гостю отличную возможность для нападения… Резким движением Мок распахнул крышку. Никого. Эберхард — по спине его так и бегали холодные мурашки — посветил вниз свечой. Верхние ступени, все остальное теряется во мраке. Мок глянул на собаку — та лежала спокойно, положив морду на лапы и хлопая сонными глазами. Поведение пса говорило, что никакой опасности нет. Мок спустился по лестнице и высоко поднял свечу.

В бывшей мясной лавке было пусто. Мок осветил решетку слива и, не обнаружив ничего, вышел на крыльцо. Ночь была тихая, но прохладная. Заперев дверь на засов, Мок вернулся наверх. Зевнув, он поставил на стол зажженную свечу и, не задергивая полога, лег. Перед глазами поплыли картины прошедшего дня: скандал на улице, разинутые рты, обрывки разговоров, хромая извозчичья лошадь, торговец с тележкой. С тележки что-то с громким шелестом сыплется на булыжную мостовую…

Мок вскочил на ноги, кинулся к отцу. Тот спал, собака рычала. Эберхарда обдало холодом — пес смотрел на крышку люка и скалил зубы. Вцепившись в маузер, Мок почувствовал влагу под мышками. Пес вдруг замахал хвостом, встал на задние лапы и принялся крутиться вокруг своей оси, как давеча, когда Мок мылся. Так же неожиданно пес прервал свой цирковой номер и улегся на прежнее место с явным намерением поспать.

Долгое время Мок слышал только глухие удары собственного сердца.

Уснуть в эту ночь ему так и не удалось.

Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, семь утра

За открытым окном кабинета доктора Корнелиуса Рютгарда щебетали птицы. Мок стоял у окна, вдыхая свежий запах мокрой травы, чуть согретой утренним солнцем. Из ванной комнаты по соседству с кабинетом доносилось пение доктора Рютгарда — верный знак, что острая бритва выходит победительницей в состязании с щетиной. Слуга доктора постучал в дверь, без позволения вошел и поставил на столик поднос с кофейным прибором. Мок кивком головы поблагодарил и сел в кресло у письменного стола.

Наливая кофе, Мок заметил, что носик кофейника постукивает о край чашки — настолько у него тряслись руки. Чтобы успокоиться, он принялся внимательно рассматривать чашки. Ничего особенного, вальденбургский фарфор, о чем с предательской готовностью сообщало фирменное клеймо. Отхлебнув ароматного кофе «Хайнц», Мок услышал сдавленный стон. Поставил чашку на мраморную столешницу, прислушался. Пение в ванной становилось то громче, то тише, это — как догадывался Мок — доктор Рютгард полоскал рот, смывая остатки зубного порошка. Когда в очередной раз все стихло, Мок вышел из кабинета в прихожую. Из-за закрытых дверей рядом с проходом на кухню донесся еще один стон. Эберхард подошел поближе и напряг все свои пять чувств.

Слух подсказал ему, что там, за дверью, кто-то мечется в постели, рыдая, и после каждого всхлипывания бьет рукой по подушке. Обоняние улавливало слабый запах духов в застоявшемся воздухе спальни.

— Надеюсь, ты не собираешься врываться к моей дочке в спальню? — Доктор Рютгард стоял в конце коридора в темно-бордовом стеганом халате с бархатными отворотами, гневно смотрел на Мока и совсем не походил на человека, который только что напевал куплет из оперетты Ашера «О чем мечтают девушки». Высказавшись, доктор прошел в свой кабинет и громко хлопнул дверью.

Поведение лучшего друга озадачило Мока. В его распухшей от бессонницы голове мелькнуло воспоминание о позавчерашней ночной прогулке, о девушке-бунтарке, с которой он повел себя не совсем как джентльмен. В ушах, минуту назад жадно вслушивающихся в отголоски девичьего отчаяния, зазвучали разные формы глаголов «ублажать» и «удовлетворять», которыми он щедро уснастил свою беседу с молодой женщиной, разрывающейся между страстью к нежному негодяю и любовью к властному отцу. Мок вдруг осознал, что, допросив позавчера негодяя, он бросил его на произвол судьбы, и вот теперь за закрытыми дверями спальни Кристель Рютгард вжимает лицо в подушку, только бы приглушить раздирающие душу рыдания. Эберхард снял трубку стоящего в прихожей телефона, набрал номер Вирта. Не обращая внимания на служанку, которая как раз вошла в квартиру с корзинкой теплых булок, Мок прохрипел:

— Вирт, я знаю, что сейчас несусветная рань. Не говори ничего, только слушай. Запрешь в «камере хранения» Альфреда Зорга. Того самого, которого я допрашивал во дворе за «Тремя коронами». Он либо там, либо в «Четырех временах года».