Еще сильнее депрессия навалилась, когда предприимчивая мисс Вуд притащила домой книгу отца Боргателло и альбом фотографий, опубликованный в Турине в 1907 году салезианской общиной, и, затаив дыхание, сообщила, что мне нужно увидеть одну из фотографий.
— Это он? Он? Ты выяснила, кто он?
— Я не думаю, но… Вот, взгляни. Это селькнам.
В нижней части снимка, который кто-то заключил в аккуратную рамку, распростерся среди потемневших тощих пучков травы в какой-то пустоши в Патагонии обнаженный труп индейца. Его гениталии были выставлены всем ветрам, а потом и всем взглядам, например моим сейчас или любого, кто наткнулся на эту фотографию. В одной руке мертвец сжимал длинный сломанный лук, белый, потому что, скорее всего, его вырезали из китовой кости. В другой — три таких же белых стрелы.
Я всмотрелся в лицо селькнама. Оно было размытым, его трудно было идентифицировать, если не считать вздернутого носа и копны волос, которые ужасно напоминали черты моего посетителя. Над убитым туземцем высился красивый бородатый мужчина в военной форме, небрежно сжимавший ружье, как охотники возвышаются над только что застреленной добычей, хотя его равнодушная ступня не касалась трупа. Он стоял вполоборота к объективу, глядя туда, где трое других вооруженных мужчин присели спиной к фотографу, прицелившись в кого-то, возможно намереваясь стрелять в других индейцев там, на горизонте; индейцы, может быть, отстреливались, или убегали, или просто покорно ждали смерти.
— Это Джулиус Поппер, — Камилла ткнула пальцем в бородача над поверженным селькнамом. — Помнишь такого?
Я помнил. Мы натыкались на его имя в другой книге, но никогда ранее не видели лица. Этот румын возглавил экспедицию, отправленную в 1886 году правительством Аргентины, чтобы исследовать регион. Заодно Поппер заявлял права на пастбища, чтобы основать ранчо и на нем разводить и откармливать овец, а потом экспортировать их в Европу.
— Восемьдесят шестой… — задумчиво пробормотал я почти себе под нос. — Это не может быть мой посетитель?
— Если только мы не ошиблись насчет похищения тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, но во многих источниках утверждается, что такое событие действительно произошло.
Я посмотрел на труп, выглядевший достаточно знакомым, чтобы у меня возникли вопросы, которых я бы предпочел избегать. Как часто я хотел убить своего посетителя, с радостью задушил бы его? И вот кто-то убил похожего туземца, а может, и его самого, если с 1889 годом вышла ошибка. И вот он лежит на спине, беспомощный, заглушенный смертью, не сопротивляясь, подчинившись законам пуль и перемолотый челюстями технологий: сначала щелчок винтовки, а затем камеры — оба артефакта изобрели и изготовили за тысячи миль, а затем привезли на Огненную Землю, чтобы выполнить свой неумолимый долг. Что случилось перед тем, как сделали это фото, навеки запечатлев мгновение? Что случилось после, когда объектив уже не был свидетелем, документирующим происходящее, а эти ботинки переместились в другую пустошь, чтобы совершать новые убийства? Ужин? Душевное раскуривание трубки у костра под шатром? Как добиться ответа от мертвеца на фото? Знал ли ответ мой посетитель?
— Может, это его брат, — предположила Камилла. Думаю, она хотела заполнить пустоту, которую мы оба ощутили при виде обнаженного трупа патагонца.
— Или отец, — заметил я. — Расскажу, когда прочитаю подробнее. Хотя кто знает, что я там пойму с моим базовым испанским и итальянским со словарем.
Я старательно просматривал книгу отца Боргателло, пытаясь найти что-нибудь подходящее, но не обнаружил ни намека на личность покойника. Я вернулся к снимку и подписи к нему: «На фотографии вы видите охотников на индейцев на Огненной Земле, она лучше, чем что-либо другое, иллюстрирует невыносимые условия, в которых живут местные жители, и позволяет осознать все преимущества, предлагаемые салезианскими миссиями».