Он приготовил мне прощальный подарок. Племянница Карла Тея Умлауф не просто жива, но и, благодаря стараниям Понтера, готова пригласить меня в тот же день на чашку чая.
Так и вижу, как ты с недоверием качаешь головой. Племянница Карла Хагенбека? Ей должно быть сто лет! Быть того не может! Что ж, ей ровно сто лет — хрупкая старушечка, немного странная и эксцентричная, с путающимися мыслями, но вполне живая, спасибо.
Отец Теи, Иоганн Умлауф, владелец бани, в лавке при которой продавались иностранные диковинки, женился на сестре Карла Кристине. Семейный союз позволил Умлауфу расширить свое предприятие до полноценного магазина чучел, специализирующегося на подлинных артефактах, доставленных доверенными лицами Хагенбека из-за границы.
Это приносило деньги, и немалые. Экспонаты многих важнейших выставок искусства аборигенов в музеях Европы и США первоначально поставляли Умлауф и ему подобные, так что к моменту его смерти в 1889 году, в том же году, когда родилась его младшая дочь Тея, фирма выросла в настоящую империю.
Все трое сыновей Умлауфа зарабатывали на жизнь одним и тем же. Густав-младший вел семейный бизнес, в основном занимался «Всемирным музеем», буквально набитым предметами искусства аборигенов. Другой сын, Генрих Кристиан (еще один Генрих), использовал диковинки и оружие, черепа, инструменты и одежду, украденные у местных жителей, чтобы стать художником-постановщиком, и сотрудничал с Фрицем Лангом на съемках многих его фильмов начала двадцатого века. Но самым влиятельным оказался Иоганн. Он стал таксидермистом, набивая чучела животных, погибших в зоопарке дяди Карла по соседству. Это имело экономический смысл. Звери, даже после истечения срока годности, продолжали приносить неплохие деньги своими кожей, когтями и костями. Они стали зрелищем раз и навсегда. Как Генри на открытках Пьера Пети.
В итоге мертвых животных — горилл, медведей, антилоп, тигров — расставляли на ярко раскрашенном фоне, дополняли композицию пучками искусственной травы, человеческими манекенами и продавали с аукциона в музеи естествознания.
Мы ходили на такую выставку, Фиц, когда нам было двенадцать, помнишь школьную экскурсию в Бостонский музей?
Да, я помнил. Мы были под таким впечатлением, что прошли по маршруту экскурсии обратно одни, только я и Кэм. Я стучал по стеклянной стене, как будто хотел разбудить животных, и Кэм отвлекла внимание охранника, который пришел в ярость, поскольку я нарушал покой. Кэм спросила: какой покой? Этим животным нет покоя даже после смерти, у них отняли покой. Вот о чем она спорила в двенадцатилетнем возрасте, мол, это просто глупая иллюзия. Охранник был ошеломлен, не знал, что ответить, а когда он повернулся, чтобы устроить мне взбучку, меня уже и след простыл. Как мы смеялись над собственной дерзостью, молодостью и глупостью! Но сейчас, годы спустя, Кэм уже не хотелось смеяться.