Призраки Фортуны

Но к счастью, не таков был наш герой и не так просто было сбить его с панталыку. Алоизий был более тверд в своем сердце, да и у Судьбы на него были совершенно иные планы. И хотя написание «Стансов» время от времени вызывало слезоточивые спазмы, а сердце сжималось от жалости к герою, прообразом которого, естественно, являлся сам Алоизий, кончать жизнь самоубийством он не собирался. Скорее всего, здесь брала верх его вторая сущность — природного натуралиста. Человека, безмерно любящего жизнь во всех ее проявлениях.

В тот момент, когда молодой человек принял решение не останавливаться на ночлег, а так и продолжать свой марш, из придорожных кустов на дорогу как ошпаренный вылетел заяц. Ничего особенного в самом этом факте, конечно, не было. За исключением того, что Алоизий вдруг вспомнил, что он ужасно голоден, а также, следуя своей природной сообразительности и наблюдательности, смекнул, что зайца, скорее всего, что-то спугнуло. Молодой человек остановился и решил углубиться в лес, чтобы выяснить причину столь несуразного поведения косого. Было еще достаточно светло, и Алоизий быстро обнаружил на замерзшей, слегка припорошенной снегом почве волчьи следы.

Это меняло дело. Шагать по ночной дороге, пусть и удобно освещенной полной луной, осознавая, что за тобой где-то в придорожных кустах крадется волк, а может, и целая стая, было, мягко говоря, неразумно. Поступать неразумно Алоизий не любил и поэтому, приготовив один из подаренных ему матушкой серебряных шиллингов и под радостное бурчание голодного желудка, он свернул в сторону постоялого двора, который, уютно расположившись в старинном замке, или, точнее, в том, что от него осталось, казалось, так и манил одинокого путника.

Именно так романтически настроенный юноша решил именовать про себя здоровенный каменный амбар, приросший к остаткам полуразрушенной крепостной стены, который предприимчивый новый хозяин переделал в постоялый двор. По странному стечению обстоятельств единственно уцелевшими и почти не тронутыми в изрядно потрепанном временем замке оказались ворота.

«По-видимому, в древние времена коварный враг предпочитал ломиться со своими требушетами и таранами сквозь крепостные стены», — заметил про себя склонный к логическим умозаключениям Алоизий.

Отдельную комнату он брать не стал, справедливо решив, что прекрасно выспится на лавке в общей обеденной зале, где источал такое благостное тепло огонь от очага, на котором кухарка с помощницами безостановочно что-то готовили постояльцам. Камин и горячая гороховая каша быстро сделали свое дело, и разомлевший Алоизий уже сонно жмурился на сполохи пламени под чугунным котлом, когда и случилось то событие, которое перевернуло всю его последующую жизнь.

* * *

Как и полагалось всякому знаменательному событию, явилось оно Алоизию в грохоте колесниц и блеске факелов! Огни откидывали на крепостные стены пляшущие тени от вдруг заполонивших двор всадников.

Конечно, уснувшая было деревенька тут же пришла в движение. Захлопали ставни, залаяли собаки. Слуги сорвались с места и кинулась принимать поводья и стремена спешивающихся путников в надежде заработать лишний пфенниг. Вскочил со своей лавки и Алоизий и вместе с немногочисленными обитателями обеденной залы бросился к замерзшим окнам.

То, что открылось его взору, заставило сильнее забиться сердце. Он замер, припав к заиндевевшему стеклу в предвкушении чего-то особенного, которое непременно должно было с ним случиться в эту волшебную ночь.

В центре внимания всего переполоха находилась большая дорожная карета. Пока здоровенные кавалергарды расчищали двор от чрезмерно любопытных постояльцев, четверо гвардейцев что-то бережно вынимали из кареты. Несомненно, это было, скорее, не «что-то», а «кто-то». Однако разглядеть получше предмет столь бережного обращения не было никакой возможности, сколько Алоизий ни дышал на замерзшее стекло. Но то, что это была особа благородная, можно было судить по тем дорогим мехам, в которых она утопала. Ну и еще по тому почтению окружающих, которое она вызывала. Да и карета, обитая черным бархатом с серебряной оторочкой, запряженная в шестерку здоровенных меринов, украшенных плюмажами из белых страусовых перьев, выглядела внушительно. На ее дверце красовался прошитый серебряной вязью замысловатый герб.

Дальнейшее развитие событий не позволило поэту-медику углубиться в геральдику, дабы определить, к какому из многочисленных германских княжеских дворов принадлежала эта чудо-карета. Грохнула входная дверь, и на пороге, бряцая шпорами и палашами, возникли три кирасира. На касках и на начищенных до блеска панцирях отблески каминного пламени выхватили все тот же кот дезарм. [26]

Дальнейшее произошло в считаные секунды. Кинувшемуся навстречу хозяину капрал рявкнул в лицо один-единственный вопрос, который заставил всю кровь в тщедушном теле Алоизия прилить к лицу:

— Доктор есть?

Хозяин оторопело оглянулся на Алоизия, который всего час назад, немного привирая для важности, представился ему врачом.