Зубов еще не дочитал до конца, а у Резанова уже созрел план действий. Весь его жизненный путь, весь его опыт, все годы его бессмысленных стараний и беспочвенных ожиданий вдруг, как по волшебству, слились воедино, превратившись в нечто весомое и осмысленное, где все встало на свои места.
— Безусловно, ваше сиятельство! Именно поэтому я и поспешил доставить это письмо Гавриле Романовичу!
Несмотря на почтительность, которая не сходила с его лица, Резанов все же добавил в интонацию холодка. «Ты меня за дурня-то не держи! Не понимал бы, что к чему, не держали бы меня на этом месте».
— Молодец, Резанов! — пришлось ответить Зубову. — Однако письмо это я сам государыне передам. Тут ведь дело такое, что чем меньше людей о нем будут знать, тем меньше в Сибирь на каторгу отправятся!
И Зубов многозначительно посмотрел на Резанова. «Нет, появление его опять при дворе мне определенно не нравится. Уж слишком он прыткий! Да и бабушка, помнится, была от него без ума. Нет-нет, он здесь мне совершенно ни к чему… Надо что-то делать!»
— Как будет угодно вашему сиятельству… — Резанов опять поклонился.
«Нет, Платоха мне здесь жизни не даст, слишком он мнителен. А вот Сибирь… хм-м… А что ж, пожалуй, что и пора! Как интересно все складывается! И Крузенштерн этот со своим письмом подвернулся как нельзя кстати… А что, пожалуй, можно попробовать подать это дело, да только с МОЕЙ стороны! И Платон мне здесь будет главным помощником! Уж он-то не откажет поддержать проект с моим отплытием к дальним берегам, ха-ха! Но вначале я, пожалуй, сделаю еще вот что…»
— Позвольте откланяться, ваше сиятельство, — сказал Резанов.
Зубов стоял в глубокой задумчивости, машинально вертя в руках злосчастное и одновременно спасительное письмо.
— Ну что ж, ступайте. И… это… благодарю за службу! Я доложу государыне о вашей бдительности!
Резанов еще раз поклонился и, пытаясь обуздать желание броситься бегом из залы, медленно направился к двери.
«Неужели вырвался?!» — Николя не мог поверить, что все закончилось благополучно.
— Резанов, — вдруг окликнул его Зубов. — Что-то я тебя ни разу в своей приемной не видел. Тебе что, и попросить не о чем?
На лице Зубова гуляла самодовольная усмешка. Он вновь демонстративно обратился к Резанову на «ты». «Пусть знает, кто здесь хозяин!»
Резанов знал, что каждое утро во дворцовых покоях светлейшего князя Платона Зубова собиралось более сотни человек. Были тут и иностранные дипломаты, и купцы, и представители самых знатных российских фамилий, и даже генералы и сенаторы. Все стремились засвидетельствовать почтение «первому лицу» государства. Потомив гостей положенное время в прихожей, Платон, еще в халате, выходил к ним завершать свой утренний туалет и заодно просматривать многочисленные письма и прошения. Все проходило в гробовой тишине. Никто не мог даже шевельнутся. Только по взглядам, по легким кивкам секретаря Зубова отмечались счастливчики и те, кому таковыми только предстояло стать «как-нибудь в другой раз». Даже самое безнадежное дело, самая бесконечная тяжба имела шанс на успех, ежели получала поддержку Зубова. Все зависело только от суммы, прилагаемой к прошению, и еще от статуса самого просителя. Хотя случайных людей в зубовской приемной не наблюдалось, как правило, только «первые лица» государства. Власть любимца Екатерины была практически безгранична.
— Благодарю вас, ваше сиятельство. — Резанов повернулся к Зубову, закусив губу. — Я, как уже изволил заметить вашему сиятельству, новичок в городе…
— А, ну-ну… Ну что ж, ступай с Богом…
Зубов как-то странно поглядел на Резанова. Николаю Петровичу даже показалось, что как будто даже с некоторым сожалением.
«Нет-нет, из Петербурга надо убираться… И чем скорей, тем лучше!»
Приняв это решение и скрывшись наконец с глаз Платона, Николай Петрович быстрой походкой, почти бегом, направился обратно к себе, в присутствие.
«Интересно, за сколько служебный экипаж домчит меня до Гатчины? Или, может, верхом?.. Нет, надо в экипаже… Быстрей, Николя, времени у тебя остается немного!»
Глава четвертая
«Принц датский» русского двора
Резанов быстро поднимался по лестнице Гатчинского дворца. Карета имперской канцелярии доставила его сюда за четыре часа. Без каких-либо затруднений Николай Петрович поднялся на третий этаж. Здесь располагался рабочий кабинет его императорского высочества.
Находиться в Царскосельском, как и в Зимнем дворце, в непосредственной близости от матушки, Павел Петрович не любил. Поэтому всеми правдами и неправдами он всегда, при первой же возможности, стремился обратно к себе, в милую Гатчину, туда, где он, создав некое подобие государства в государстве, мог хоть в какой-то степени ощутить себя правителем удела, пусть и чрезвычайно крошечного. Правда, расстраивался он по этому поводу совершенно напрасно, княжества его германских предков порой ненамного превосходили территорию гатчинских владений Павла.