Призраки Гойи

Другие, напротив, заявляли, что Иисус был Богом — в этом нет никаких сомнений, — но не таким человеком, как другие: он ел и пил лишь для видимости, не справлял естественных потребностей, не испытывал сексуальных желаний и на самом деле не погиб на кресте, ибо один из учеников Христа, приняв его облик, был распят вместо него. И так далее.

Как бы то ни было, на протяжении нескольких столетий провозглашать подобные идеи было смертельно опасно, но убежденный еретик, защищая крупицу истины, в которую он свято верил, всегда был готов умереть или убить.

Если постараться, то в недрах испанской инквизиции периода 1770–1780 годов можно обнаружить некоторые элементы янсенизма. Раздаются голоса в пользу преобразований во внешней политике церкви. Собственно говоря, янсенистская ересь возникла во Франции столетием раньше. Ее сторонники ратовали за то, что человек не должен торговаться с Богом за свое спасение, как это делали язычники, а также не может купить вечную жизнь благодеяниями земного бытия. Всесильная милость Божья от рождения осеняет тех, кто будет спасен.

Эта идея предопределенности свыше в корне противоречит христианскому принципу свободной воли, согласно которому у нас всегда есть выбор между хорошими и дурными поступками, и эта свобода — наш путь к спасению. Нам не гарантирован рай, но мы и не обречены на адские муки. В день Страшного суда все наши дела будут взвешены на огромных божественных весах.

Наша земная жизнь предопределяет наше бессмертие, и поэтому человек всегда независим в своих поступках.

Лоренсо прекрасно осведомлен обо всех потенциальных отклонениях. Несмотря на его вольные речи, он строго придерживается догматов христианства. Доминиканец пространно рассуждает о свободе христианина и просто о свободе, которой суждено стать стержнем его жизни.

Как-то раз, после полуденной трапезы, Лоренсо прогуливался по монастырю вместе с одним из собратьев-доминиканцев, молодым человеком одного с ним возраста, тоже членом инквизиции. Тот незаметно принялся оспаривать грозный и непререкаемый аспект Страшного суда, говоря о смирении и доверии, с которым следует относиться к Богу.

— Нет, — тихо и твердо произнес Лоренсо. — Бог не выбирал и не отвергал меня. Я волен спастись и волен себя погубить.

Испанская инквизиция, по традиции отданная на откуп доминиканцам, непосредственно зависит от королевской власти. Она никогда не подчинялась беспрекословно римскому папе и епископам, официальным наместникам Бога на земле. Она всегда ставила веру выше церкви. Инквизиторы никогда не забывали, что великий Филипп II, правивший испанскими землями во второй половине XVI столетия, «золотого века», скрупулезный и непримиримый в вопросах веры монарх, лично присутствовал на пяти аутодафе, то есть на публичных казнях еретиков, сожженных на костре, и признавался, что это доставило ему большое удовольствие.

Огонь очищает ум, ибо избавляет его от плоти.

Консерваторы в Конгрегации в защиту вероучения называют себя неусыпными хранителями «истинной веры», но их полномочия ограничены. Хотя десятки узников томятся в застенках, только один еретик был сожжен на главной городской площади за последние двадцать лет. Кое-кто говорит, что даже один или, точнее, одна — это чересчур много. В самом деле, речь шла о бедной женщине, ilusa, ясновидящей по имени Мария Долорес Лопес, beata[3], утверждавшей, что она непосредственно общается с Богоматерью, и не понимавшей, за что ее обрекли на смерть.

Другие сетуют на эту мягкотелость, несущую слишком явный отпечаток опасной снисходительности нынешних времен. Они напоминают по всякому поводу о библейской жестокости Всевышнего. Сам Христос, сын своего отца, принес на землю меч, а не мир.

Ряд доминиканцев втайне сочувствуют пагубным идеям философов. Вместо того чтобы держаться за прошлое, словно у Испании нет другого будущего, кроме теперешнего положения вещей, они хотели бы вывести страну из тени и помышляют о смягчении строгих правил, регламентирующих человеческое поведение, а также об облегчении уз, связывающих религию с политикой и общественными законами.

Несомненно, сторонники перемен ведут себя более гибко и открыто, они обеспокоены сильнее, чем те, кто тоскует о былых временах. Кое-кто из масонов нашептывает монахам, что человеку пора увидеть себя в истинном свете и принять мир на свою ответственность, ради всеобщего блага. Те и сами видят, что старый порядок рушится, местами переворачиваясь с ног на голову, и не хотели бы быть погребенными под его обломками.

Новый король Карлос IV, оказавшийся между двумя этими течениями, пребывает в нерешительности. Он глубоко благочестив в силу семейных традиций и монаршего долга, но совсем не разбирается в богословских вопросах. Может ли религия приспособиться к новым временам? Следует ли ей это делать? Король об этом не ведает, он мало читает и не знает доводов ни за, ни против. Чаще всего, чтобы наверняка не совершат, ошибок, Карлос IV бездействует. Это проверенный способ. Он хорошо себя зарекомендовал.