Призраки грядущего

Киалл радовался этому походу, сулившему новые приключения, но его удручало, что его соратники столь молчаливы. Если кто-то и ронял слово, то оно касалось либо погоды, либо стряпни. О Вратах, о надирах или о цели их пути не упоминалось вовсе. А когда Киалл пытался заговорить об этом, от него отделывались пожатием плеч.

Долина тоже разочаровала Киалла. Она оказалась точно такой же, как многие предыдущие: сосновые леса по склонам, а внизу — глубокое ущелье. Дно ущелья покрывали луга, по ним бежал ручей. На холмах паслись олени, дикие козы и бараны.

Финн и Маггриг выбрали место для лагеря, взяли луки и пошли настрелять дичи на ужин. Чареос поднялся на соседний холм, чтобы оглядеть окрестности, а Бельцер развел костер и сел, глядя на пляшущее пламя. Киалл занял место напротив него.

— Красивый у тебя топор, — сказал он.

— Лучше не бывает, — проворчал гигант. — Говорят, что топор Друсса-Легенды происходил из Древних Времен — он никогда не ржавел и никогда не тупился. Но я не верю, что он был лучше моего.

— Он был с тобой в Бел-Азаре?

Бельцер уставил на Киалла свои маленькие круглые глазки.

— Дался тебе этот Бел-Азар. Побывал бы там сам — не приставал бы.

— Но это славное место. Часть нашей истории. Горсточка против войска. Это было время героев.

— Это было время выживших, как и всякая война. Были там хорошие парни, погибшие в первый же день, и были трусы, дотянувшие чуть ли не до последнего. Были воры, насильники и убийцы. Была вонь выпущенных наружу кишок и внутренностей. Были вопли, мольбы и плач. Хорошего в Бел-Азаре не было ничего.

— Но вы же победили, — настаивал Киалл. — И вас осыпали почестями.

— Да, почести — вещь хорошая. Парады, пиры, женщины. Никогда у меня не было столько женщин. Молодые, старые, толстые, тонкие — все только и ждали, чтобы раздвинуть ноги перед героем Бел-Азара. Это было самое лучшее, мальчик, — то, что настало потом. Боги мои, я душу бы продал за глоток спиртного!

— А Чареос тоже придерживается такого мнения по поводу Бел-Азара?

— Что он думает, я не знаю, — хмыкнул Бельцер, — но я знаю все. У Мастера Меча была жена. — Бельцер повернул шею, чтобы убедиться, что Чареос все еще на холме. — Боги, что за красотка! Темные волосы блестели, как намасленные, а фигурку словно на небесах изваяли. Тура ее звали. Купеческая дочь. Отец был рад-радехонек от нее избавиться — тут Чареос и подвернулся. Женился на ней, построил ей дом. В хорошем месте, с красивым садом. Они не прожили и четырех месяцев, как она завела первого любовника. Он был разведчик Сабельщиков — первый из многих, которые валялись потом в кровати, сделанной для нее Чареосом. А что же он? Мастер Меча, самый страшный воин из всех, кто мне известен? Он не знал ничего. Он покупал ей подарки и постоянно говорил о ней — а мы-то всё знали. Потом узнал и он... неизвестно как. Это случилось перед самым Бел-Азаром. Как он хотел умереть! Никто еще так не стремился к собственной гибели. Но жизнь — подлая штука. Ничто его не брало. Он бился коротким мечом и кинжалом и оставался невредим точно заговоренный. Правда, рядом с ним дрался я — может быть, это мешало. Я в жизни еще не видел такого разочарованного человека, когда надиры ушли восвояси.

Киалл молча, задумчиво смотрел на огонь.

— Что, мальчик, развенчал я твою мечту? Ничего, жизнь полна таких горьких открытий. Дура она, конечно. Не было на свете лучшего мужа, чем он. Боги, как он ее любил! Знаешь, как она кончила?

Киалл покачал головой.

— Сделалась шлюхой в Новом Гульготире. Мастер Меча этого не знает, но я видел, как она промышляла там, в гавани. За два медных гроша. — Бельцер засмеялся. — Двух передних зубов у нее недоставало, и она уже не была такой красоткой. Я имел ее тогда. За два медных гроша, в переулке. Она умоляла меня взять ее с собой — говорила, что поедет куда угодно. И все для меня сделает. Говорила, что у нее никого нет и ей негде жить.

— И что же потом? — шепотом спросил Киалл.

— Она бросилась с пристани и утонула. Ее нашли потом плавающей среди отбросов и нечистот.

— За что ты так ненавидишь ее? Тебе-то она ничего не сделала.

— Ненавижу? Да, пожалуй. Я скажу тебе за что. За все то время, что она наставляла рога Чареосу, она ни разу не предложила себя мне. Я был для нее хуже грязи.

— А ты бы согласился?

— Еще бы! Говорю тебе — она была красотка.

Киалл посмотрел на Бельцера, вспоминая песню о Бел-Азаре, отвернулся и подбавил дров в огонь.

— Что, юноша, пропала охота говорить со мной?

— Есть вещи, которых лучше не знать. Лучше бы ты мне не рассказывал.

— Да, история неприглядная — как, впрочем, у всякой шлюхи.

— Это так. Но я думал не о ней, а о тебе. Твоя история не лучше.

Киалл встал и пошел прочь. Солнце садилось, и тени стали длиннее. Чареос сидел на поваленном дереве, глядя на закат. Небо пылало, словно алые штандарты реяли над горами.

— Красиво, — сказал Киалл. — Я всегда любил смотреть на закат.

— Ты у нас романтик.

— Это плохо?