Призраки и пулеметы (сборник)

Несчастное дитя сперва показалось мне попрошайкой. Я собрался было кликнуть миссис Бентон и воззвать к ее христианскому милосердию: негоже оставлять под ливнем юное создание, пусть обогреется на кухне и выпьет чаю… Девочка, распрямившись пружиной, кинулась к моим ногам:

– О, прошу, умоляю, впустите меня в дом!

– Тише, дитя, – проговорил я, не спеша утешать девочку – вдруг она чахоточная, – никто не гонит тебя… Миссис Бентон!

– Адам, что происходит? – Марта возникла рядом со мной совершенно бесшумно. – О господи! – возглас сочувствия сорвался с ее губ, и она упала на колени рядом с девочкой. – Кто это сделал с тобой, милая?!

Тут только я заметил, что губы девочки разбиты, а на скуле – синяк. Что тонкие запястья ее, выглядывающие из не по размеру маленького платья, опоясаны черными рубцами, будто несчастную держали в колодках, и что волосы, показавшиеся мне темными, темны от крови из-за рассечения на макушке.

Ребенок рыдал, уткнувшись лицом в подол моей жены.

– Миссис Бентон! – отчеканила Марта.

– Я здесь, миссис Виллер, – из столовой показалась улыбающаяся, розовая и пышная служанка в белом чепце и фартуке, они смотрелись на ней так органично, что казалось, женщина в них родилась.

– Потрудитесь объяснить, почему вы не впустили ее? Право же, Элис милосерднее вас, хоть она и… – Марта запнулась, помолчала мгновенье и продолжила: – Разве не видно, что ребенок нуждается в помощи, что ее избили? Немедленно надевайте капор, плащ и ступайте за полицейским инспектором.

Миссис Бентон поджала губы и коротко кивнула:

– Простите. Я подумала, что у нее чахотка, побоялась за ваше здоровье. Смею заметить, миссис, нужно позвать и доктора.

– Да, да, конечно. Ступайте же быстрее! Элис, принеси сухое полотенце!

Марта подняла бедняжку и, поддерживая ее, повела в гостиную. Элис с полотенцем вернулась быстро – мы как раз усадили девочку на диван, и Марта, держа ее руки в своих, пыталась осторожными расспросами выяснить, кто виновен в несчастье. У Элис – доброе сердце… несуществующее доброе сердце. Она наклонилась, заглянула девочке в лицо и протянула полотенце.

Встретившись с Элис взглядом, девочка тонко вскрикнула, зажмурилась, вырвала руки из ладоней Марты:

– Нет-нет-нет!

Элис, все еще не понимая, протягивала ей полотенце.

– Нет! – девочка с силой оттолкнула ее. Элис покачнулась и чуть не упала.

Фарфоровое лицо ее ничего не выражало – когда-нибудь я сумею добиться мимики, но пока что мое создание лишено дара речи и возможности даже улыбнуться.

– Не волнуйся, – сказал я, кладя руку на плечо ребенка. – Не волнуйся, это – мисс Элис. Мое создание. Механоид.

* * *

Утром, простившись с миссис Бентон, оставшейся опекать Риту (так, оказывается, звали девочку), мы с Мартой и Элис вышли из дома на умытую вчерашней бурей улицу. Элис прижимала к груди папку со своими рисунками, и, не знай я, что лицо механоида остается всегда тем же, каким я его создал, сказал бы, что вид она имела решительный. Я же чувствовал себя прекрасно – приближался миг моего триумфа.

Экипаж поджидал нас. В другие дни я и сам любил править, но сейчас на козлах сидел Вильям, старый выпивоха, служивший еще у моего отца. Торжественный повод заставил Вильяма одеться опрятно: старый сюртук вычищен, по шляпе тоже прошлись щеткой. Кучер лишь слегка опохмелился, что было заметно по блуждающей, добродушной улыбке.

– Мистер Виллер! Миссис Виллер! Мисс Элис Виллер! Приветствую вас! Прекрасный день, а вчера гроза-то была – страх божий, а не гроза, думал, смоет нас к чер… прошу прощения, мисс Элис, смоет, в общем, в море. Старуха моя молилась весь вечер, бубнила, а я, грешен, успокаивался бренди. Говорят, к вам полиция вчера приходила, мистер Виллер?

– Приходила, – помогая Марте и Элис усесться в экипаж, согласился я. – Ночью к нам постучалась избитая девочка.

– Что же случилось? Да разве могут в нашем городе избить ребенка? Отец напился и отлупил, что ли?

– Потом, Вильям, потом, – отмахнулся я и следом за Элис забрался в экипаж.

Тронулись. Глядя на мою Элис, нарядную, как картинка, хрупкую, как живая девочка десяти лет, я не мог отогнать от взора памяти избитую Риту. Ах, если бы отец! Что скажет добряк Вильям, если узнает правду? Всего лишь в квартале от нашего дома, в респектабельном районе чудеснейшего из городов, – грязный притон, в котором издеваются над детьми… Инспектор и доктор были потрясены не меньше нас.

Я не задергивал шторы, и прохожие, узнавая экипаж, раскланивались: зеленщик, курящий трубку на пороге лавки, – плотный, жизнерадостный, в белом переднике и белых же нарукавниках, мальчишка-разносчик, спешащий из пекарни, две дамы, фамилии которых я вечно забываю, живущие по соседству, – темные платья, пристойные, шоколадного цвета, чепцы, выражение благочестия на вытянутых желтоватых лицах. А вот и доктор, видимо, идет к нам проведать Риту.