Призраки Маркса. Маркс и сыновья

Ну а что же те катастрофы, о которых я упомянул мимоходом, эти, повторю еще раз, теоретические — и — практические катастрофы, они ведь должны нас заботить, не правда ли? Не к ним ли следует обратиться за новыми идеями, дабы чему–нибудь здесь научиться всем заявленным марксистам, которые еще готовы пощеголять в роли наставников? Для скульптурных, или статуарных, марксистов, которые еще позволяют себе иронизировать над неуживчивыми союзниками, которые более не объединены ортодоксией своего привычного догматического сна? Для официальных марксистов, которые капризничают, сталкиваясь с капризностью союзников, когда эти последние пытаются не уступать и когда провал снова обретает всеобщий масштаб — и теоретический, и политический? Действительно, в этой книге, по крайней мере, лишь Терри Иглтон[10] (вот почему я был рад возможности принять в ней участие) непостижимым образом остается единственным (и почти последним) «марксистом» этого типа. Он остается единственным (почти единственным и почти последним), кто сохраняет этот невозмутимо спокойный тон. Спрашиваешь себя, невольно протирая глаза, — из какого же источника он все еще черпает для этого вдохновение, свое высокомерие и свою правоту? Следовательно, он ничего не понял? О защите каких прав собственности может еще идти речь? Каких границ? Кому принадлежал бы «марксизм»? В последнем своем тексте Гайатри Чакраворты Спивак (Сауаtri Сhakarаvortу Sрivак), по крайней мере, выразила озабоченность и некое чувство угрызения совести, что нельзя не приветствовать. В действительности она сообщает о мыслях «друга». Что же ей по–дружески поведал этот друг? Он сказал, что если у нее всегда были какие–то «trouble with Derrida about Marx», «maybe that's because, признается она, переделывая, I feel proprietorial about Marx»[11].

«Proprietorial» — это очень хорошее слово. Я даже предлагаю уточнить: «prioprietorial». Поскольку тогда требования будут распространяться не только на собственность, но и на первенство, что еще нелепее. Это всего лишь замечание друга, которое не следует повторять на каждой странице для того, чтобы оно было понятым. Но немного ниже, на той же странице мы читаем снова: «Is it just ту proprietorial reaction […]?». Через четыре страницы угрызения становятся все более и более навязчивыми, но все такими же неэффективными: «Is this ту proprietorality about Marx? Am I a closet-clarity fetishist when it comes to Marx? Who knows?»[12]