Призраки не лгут

— Когда ты сможешь быть в Южной больнице?

— Через двадцать минут…

— Тогда увидимся. — Элин закончила разговор и встретила вопросительный взгляд Даниеля.

— Хорошо… Викки согласилась, чтобы Юханнес представлял ее интересы. Поеду в больницу прямо сейчас.

— Сейчас? Вы же не успеете поесть!

— Все выглядит невероятно вкусно… — Элин встала. — Но мы сможем поесть потом.

— Верно, — тихо согласился Даниель.

— Вы не поедете со мной в больницу?

— Не знаю. Не знаю, смогу ли.

— Я не хочу сказать, что вам надо войти в палату. Просто мне было бы спокойнее, если б я знала, что вы ждете меня у входа.

— Элин, я… Я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать о Викки… Мне нужно время. Элисабет умерла… и хотя я не верю, что Викки могла…

— Понимаю. Тогда встречаться с ней — не лучшая идея.

— Или лучшая. — Даниель помедлил. — Может быть, эта встреча подстегнет мою память. Я ведь не знаю, как среагирую.

Глава 146

Когда Сага вошла в палату, Викки отвернулась. Лодыжки и запястья девочки охватывали белые ремни; такие же ремни были крест-накрест стянуты на груди.

— Снимите ремни, — попросила Сага.

Медсестра ответила:

— Не могу.

— Да они меня боятся, — прошептала Викки.

— Ты что, всю ночь так пролежала? — Сага присела на стул.

— Э-э…

Викки лежала вялая; она отвернулась и почти замерла.

— Я увижусь с твоим новым адвокатом, — продолжала Сага. — Слушания о заключении под стражу назначили на вечер, адвокату понадобится протокол допроса.

— Просто я иногда прихожу в ярость.

— Викки, допрос окончен.

— Мне что, замолчать? — Викки посмотрела Саге в глаза.

— Лучше всего, если ты посоветуешься со своим защитником перед тем, как…

— Я спрошу совета, если захочу, — перебила девочка.

— Говори, о чем хочешь, мы не записываем разговор, — спокойно ответила Сага.

— Это как очень сильный ветер, — стала объяснять Викки. — Все просто… гудит в ушах, и надо нестись в этом потоке, чтобы не упасть.

Сага посмотрела на обкусанные ногти девочки и повторила, спокойно и как бы безразлично:

— Как очень сильный ветер.

— Не могу объяснить… так было один раз, когда обидели маленького Симона… Нас с ним поместили в одну семью, — продолжала Викки; губы у нее дрожали. — В той семье был большой мальчик, их настоящий сын… Он обижал Симона, часто издевался над ним. Все это знали, я говорила с социальной службой, но никому дела не было.

— И что произошло?

— Как-то я зашла на кухню… Тот парень сунул маленькие ручки Симона в кипяток, и мамаша там была, смотрела на них, такая довольная. Я все видела, у меня стало странное состояние… Я накинулась на эту мамашу с сынком и порезала им лица разбитой бутылкой…

Викки вдруг дернула ремни, напряглась всем телом, но, тяжело дыша, затихла, когда постучали в дверь.

В палату вошел седой мужчина в темно-синем костюме.

— Юханнес Грюневальд — это я, — представился мужчина и пожал руку Саге.

— Вот последний протокол, — сказала она.

— Спасибо. — Грюневальд даже не взглянул на бумаги. — Срочно читать ничего не надо, я только что договорился с судом первой инстанции, и слушания о заключении под стражу перенесли на завтрашнее утро.

— Я не хочу ждать, — объявила Викки.

— Понимаю, но мне надо еще кое-что сделать, — улыбнулся адвокат. — И я хочу, чтобы ты кое с кем встретилась, прежде чем мы начнем работать.

Викки огромными светлыми глазами смотрела на женщину, которая, не поздоровавшись с полицейскими, вошла и направилась прямо к ней. Глаза Элин блестели, она явно нервничала. Губы задрожали, когда она увидела, что девочка пристегнута к койке ремнями.

— Здравствуй, — сказала она.

Викки медленно отвернулась, а Элин принялась отстегивать ремни. С нежностью в движениях она освобождала девочку, после того как та двадцать часов пролежала связанная.

— Можно присесть? — спросила она неверным от сдерживаемых чувств голосом.

Взгляд Викки стал светлым и жестким, и она не ответила.

— Помнишь меня? — прошептала Элин.

В горле стоял болезненный ком от застрявших там слов и от плача, который так и рвался из нее, от которого вздулись жилы и кровь под кожей стала такой горячей.

Где-то в городе начали бить церковные часы.

Викки потрогала запястье Элин и снова убрала руку.

— У нас с тобой даже бинты одинаковые, — улыбнулась Элин, и ее глаза тут же налились слезами.

Викки продолжала молчать; она только сжала губы и опять отвернулась.

— Не знаю, помнишь ли ты меня, — продолжала Элин. — Но ты жила у меня, когда была маленькая, я была просто ресурсной семьей, но я всегда думала о тебе… — Она глубоко вдохнула, и ее голос опять прервался. — И я знаю, Викки, что предала тебя… Я предала тебя и…

Элин Франк посмотрела на девочку в постели — разметавшиеся волосы, нахмуренный лоб, темные кольца вокруг глаз, лицо в глубоких ссадинах.

— Потому что для тебя я никто, — еле слышно продолжила она. — Одна из тех, кто прошел мимо, кто предал тебя… — Элин тяжело сглотнула и продолжила: — Прокурорша хочет посадить тебя в тюрьму. Но я считаю, что это очень опасно для тебя. Не думаю, что людям идет на пользу, когда их сажают в тюрьму.

Викки чуть заметно покачала головой, но Элин заметила ее движение, и ее голос сделался настойчивым: