Призраки не умеют лгать

Ухватившись за выступ, я попыталась подтянуться, но осталась на месте с комом земли в руках. Влажно поблескивающие корневища вблизи напоминали вязаные узоры с бахромой. Жгуты, цепочки, косички, потянешь, петли и распустятся одна за другой, как обычные нитяные. Сгинут немыслимые изгибы, исчезнут шишковатые наросты и вычурные узлы. Я тронула отростки. Шершавые. Подёргала. Неприятно шурша, земля посыпалась к ногам. Если взяться за самые толстые, должны выдержать.

Я упёрлась ногами, ухватилась руками за корни и поползла вверх. Руки согрелись, но стали подрагивать от напряжения. Отростки были то скользкими, то неожиданно сухими, в некоторых местах даже колючими. То и дело попадались грунтовые ниши, маленькие, шириной в ладонь, но удобные для ног.

Не знаю, чего он ждал, наверное, моё карабканье смотрелось на редкость увлекательно, но когда в поле зрения показался край и я уже вздохнула с облегчением, он ударил. Ветер налетел со всех сторон, будто ктото включил гигантский вентилятор. Воздух исчез, в груди нарастала боль, в ушах зашумело, зашептало. Блуждающий нашёл свою жертву.

Один онн, не больше, но фактор неожиданности сыграл свою роль, я разжала руки и съехала обратно, по пути разорвав юбку об одно из выступающих корневищ.

Подниматься не стала. Согнула колени и опустила голову. Хватит. Набегалась. Сейчас всё кончится. Какая разница, где умирать — дома в постели, в больнице, в яме с грязью или на кладбище?

Минуты утекали одна за другой. Ветер шуршал опавшими листьями. Я открыла глаза. Пейзаж не изменился. Те же земляные склоны, та же грязь и корни.

— Где же ты? — прошептала я, глядя в чёрную жижу.

Никто не ответил. Я встала. Юбка отяжелела от грязи и тянула обратно. Объяснить своё упрямство или глупость не берусь, но я снова ухватилась за корневища, упёршись ногами в склон. Лезла быстро, в этот раз, не жалея рук и не выбирая места для упора. Я вообще не смотрела ни на что, только вперёд. То есть вверх.

Ждать, когда я поравняюсь с краем, блуждающий не стал. Атака, хоть и была ожидаемой, не стала от этого менее приятной. Три онна. В груди разгорелась боль, в глазах замелькали тени, зашумел дождь или ветер. Пальцы разжались. Иногда мы не в силах справиться с собственным телом. Третье падение получилось самым неудачным. Плашмя. На живот. Лицом в грязь, которая залезла в нос, стоило только сделать вдох.

— Раньше здесь был пруд.

Человеческий голос — последнее, чего я ожидала услышать в такой момент. Когда прощаешься с жизнью, както не думаешь, что случайный прохожий испортит всю картину. Я раскрыла рот и тут же хлебнула грязи. Замотала головой, приподнялась и сплюнула.

— На поверхность выходил родник. Вода была ледяная, — продолжала Порфийя.

На лицо налипли противно царапающие крупинки грязи.

— Потом пересох. Старая матушка говорила, это нам за грехи, — женщина, предусмотрительно остановившаяся в метре от края, вздохнула и скомандовала, — Вылезай.

Деревянная постройка смотрелась в монастырском дворе не очень органично. Скорее деревенский дом — сруб и два крыла. Через час я сидела за столом в самой большой комнате в очередной одежде с чужого плеча и наслаждалась ощущением чистоты, за последнее время успела забыть, что это такое.

Порфийя занимала "должность" сестры — хозяйки, а обитала здесь, в доме — складе. Вместо спален — кладовки, но зато стены оклеены привычными весёленькими обоями; окошки маленькие, но с занавесками, полы из необработанных досок, но прикрытые разноцветными половичками. И, конечно, ванная! Старая, глубокая, чугунная, такие очень долго держат тепло, а над ней водонагреватель, большой и пузатый.

— Теперь мне помогать будешь, — поставила меня в известность женщина. — Матушка разрешение дала.

— Там поэтому никто не работает? Изза блуждающего?

— Блуждающей, — поправила монашка. — За богоотступниками не повторяй. Господь создал нас разнополыми. Такими мы живём, умираем и возвращаемся.

Термин блуждающий, или призрак, с точки зрения языка, действительно, мужского рода, и мне ещё не встречалось ни одного человека, вкладывающего в него половую принадлежность. Это просто название, как "человек", не скажешь же "человечка".

— Хвост ведь не твой? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказала Порфийя.

Я вспомнила режущую боль в груди, перерывы меж вялыми атаками и отступление, как только появился ещё один человек.

— Не мой.

— Так забудь. Сама после обедни схожу и докопаю. Не умеете себя вести, вот Митира и злится. Всё время в пруд лезете.

Неправда. Но возражать не стала. Какая разница, что подумает эта монашка? Мертвая Митира столкнула меня вниз. А я её даже не знала. Причина в другом. Чем так запомнился при жизни овраг призраку, что он присутствие постороннего воспринимает как угрозу?

— Значит, так, — сказала монашка, — как ты уже поняла, я здесь по хозяйственной части. Отвечаю за всё, что можно унести или потрогать.

Как мне объяснили, обязанности девочки на побегушках при сестре — хозяйке сводились к одному правилу: ничего не делать и никуда не соваться. Далее последовала короткая экскурсия по дому — складу.