Призраки не умеют лгать

"Она должна умереть", — раздался бесполый голос, и шедший, казалось, из руки, из той тряпки, что он сжимал.

— Нет, — прохрипел он.

Сопротивление почувствовали, и на него снова навалилось неосязаемое нечто, в прошлый раз оно предпочло договориться сне помнящим, недумающим человеком, в этот решило взять силой.

"Должна умереть, должна, боли больше не будет, не будет тумана, не будет ничего. Должна".

— Нет, — хотел закричать он, но звук умер на губах, едва успев родиться.

Он почувствовал тёплое прикосновение ко рту, подбородку, шее. Поднял руку, мышцы сокращались невыносимо медленно, борясь с плотным, как кисель, воздухом. Пальцы, словно чужие, коснулись кожи. Из носа текла кровь.

"Ты борешься, не надо. Так ты умрёшь быстрее. Отпусти себя. Отпусти разум. И мы пойдём по кругу. Пойдём. Пойдём со мной".

Он сделал глубокий, отозвавшийся болью в груди вдох и пошёл, наклоняясь всем телом, словно человек, борющийся с ветром. Тень — источник была рядом. Источник боли, источник тумана, не будет её — не будет ничего.

Нет. Не так. Он заставил себя выпрямиться. И думать. В переносицу тут же вонзили ледяную иглу. Это не тень. Это Лена. Он не мог её ненавидеть, весь этот вязкий мир мог, а её нет. Чувства, рождённые и управляемые чужой волей, вели за собой. Но он не позволит им взять верх, даже несмотря на боль.

Он стиснул зубы. Нужно что-то делать, пока мозг ещё работает, пока помнит. Он склонился к девушке, обхватил негнущимися пальцами тонкое запястье. Боль была резкой, жестокой и всеобъемлющей. Он прикоснулся к живому в мёртвом мире. Лена была без сознания, она не шевелилась, волны силы не расходились от её движений, не опрокидывали навзничь, не заставляли бороться. Но для блуждающего она оставалась источником вечной муки, частью него самого по имени, по крови. Демон мог отрицать, отодвигать боль, но она никуда не уходила. Она забралась внутрь, и на этот раз "нечто" не собиралось ему помогать.

Он понял, что едва может двигаться, каждая клеточка тела просила пощады, просила покоя. Туман был согласен. Чужое мёртвое сердце в его ладони — нет.

"Отпусти разум, и мы закончим то, что начали. Отпусти".

Он почти сдался, но этот момент почувствовал в другой руке едва заметное биение жизни. Под пальцами пойманной бабочкой бился пульс. Тонкая нитка вены доносила до него удары чужого сердца. Сердца Алленарии.

Теперь в каждой руке было по жизни. В каждой руке — по сердцу.

— Отпустить? — едва слышно прошептал он, — хорошая идея.

Разжать кулак оказалось невыносимо трудно. Каждое усилие словно поворот тяжёлого ворота, каждый палец как заржавевший шарнир. А в голове воцарился иррациональный страх. Если он оттолкнёт "нечто", оно уже не вернётся. Он останется в "нигде" один. Навсегда. Он едва не пожалел, едва не передумал, едва не сжал ладонь обратно.

Лоскуток спланировал на желеобразный снег рядом с одним из отростков тени.

"Нет, не смей, — оборвал он себя, — Лена — не тень. Её руки — не отростки".

Боль уменьшилась сразу вдвое, а окружающий мир чуть посветлел. Он быстро схватил девушку и за второе запястье и поволок за собой, отступая с полигона спиной, не видя, куда идёт, да и не задумываясь об этом. С каждым шагом он всё яснее чувствовал кровь на лице, боль в ноге. Свинцовая тяжесть отступала. Он прервал контакт с привязкой, вышел из квадрата захоронения, из мёртвого мира, где осталась чужая воля.

Раз смог он, смогут и другие. Никакой революции в пси-науке не будет, просто ещё одна ступень, и псионники поднимутся на неё. Не все и не сразу, но поднимутся.

Пустоту, вдруг разверзшуюся под ногами, он воспринял почти спокойно. Лишь кольнула досада, забыл про лестницу, про ступени. Он тащил Лену к выходу, сосредоточившись на движении и отодвинув всё, кроме желания убраться из пси-вакуума, убраться от привязки.

Падая навзничь, он инстинктивно взмахнул руками, отпуская холодные запястья девушки. Он успел даже представить, какими твёрдыми покажутся его затылку бетонные ступени, и упал. На руки двум бойцам в камуфляже. Мир окончательно встал на место со своим прозрачным и лёгким воздухом, цветными пятнами одежды, звуками и жизнью, с которой очень не хотелось прощаться.

— Ещё раз такое выкинешь, подполковник, лично начищу тебе рыло, — пообещал один из бойцов, оттаскивая его от входа.

Второй подхватил на руки начавшую дрожать Лену. Они не перестали бояться, но всё-таки пришли. Что ж, для них это тоже ступень.

* * *

Две машины скорой помощи стояли напротив центрального входа службы контроля, будоража воображение зевак, толпившихся за оградой. Версии выдвигались разные: от вполне приемлемых (один псих застрелил другого) до фантастических вроде массового прорыва блуждающих с полигона смерти с взятием заложников, требованием устроить коллективный молебен. Многие склонялись, что от последнего в любом случае вреда не будет, и предлагали послать за батюшкой в ближайшую церковь. Но бегать по морозу всем было лениво, и оттого народ продолжал топтаться на месте.