Призраки Ойкумены

Это трагедия?

Герцог:

Пусть не трагедия — драма!
Муза театра в таких постановках строга
К глупым ухмылкам…

Федерико:

Мой принц, эта знатная дама
Пафосу-мужу в кулисах подарит рога —
Мне ли не знать? — если к ней обозначить подходцы,
Скорчить гримасу, шепнуть: «Ах, как сильно мне хоцца

,Прямо нет удержу, все аж замлело в штанах!» —
Глядь, а она уже вам целиком отдана
И намекает на самое подлое скотство!
Пусть в монологах трагических царствует муж,
Клоун добьется иного признанья от муз!

Глава восьмая Вопросы без ответов

I

— Черт, черт, черт!

Рыжий невропаст грохнул кулаком по столу. Жалобно задребезжали чашки и блюдца. Пшедерецкий с любопытством взглянул на рыжего, но промолчал: ждал продолжения.

Начинался завтрак безрадостно. Помятые, осунувшиеся коллантарии объявлялись в дверях восставшими из гроба мертвецами. Хмуро здоровались, если здоровались; усаживались за стол. Слуги, разливая чай в чашки из пузатого медного устройства, именуемого «самоваром», мечтали стать невидимками.

Кое-кому удавалось.

Ели молча. Призрак безумного голода витал над столом. Шкворчала яичница с ветчиной, громоздились в три яруса блины с семгой, булочки с корицей просто напрашивались, чтобы их разрезали пополам и намазали маслом… Насытились все быстро, не в пример вчерашнему, но расходиться не спешили. Пили чай, косились друг на друга…

Рыжего прорвало первым.

— Всё из-за тебя!

Невропаст ткнул пальцем в сторону Диего:

— Из-за тебя и из-за твоей…

С вызовом рыжий уставился на эскалонца — и подавился финалом оскорбительной реплики. На лице сеньора Пераля, обычно выразительном не более, чем подошва сапога, ясно читалось будущее рыжего. Будущее скорое, печальное, а главное — короткое.

Увы, разгон был взят:

— Лучше б мы тебя там оставили!

Для наглядности рыжий ткнул пальцем в потолок.

— Допустим, оставили бы, — вмешался мар Фриш. — Что дальше?

Диего почудились нотки сарказма в голосе гематра. Сарказм? У гематра? Дожили! Маэстро полагал, что его мало чем можно удивить.

— Как — что? Избавились бы…

— Избавился бы он! Избавился! — Пробус взвизгнул так, словно вернулся на поле боя, зовя отряд на прорыв. — Кретин! Тебе мало одного призрака?

— Мне?

— Мало?! Хочешь два?!

Рыжий невропаст хлебнул чая с таким видом, будто пил кровь врага — и долго, натужно кашлял, багровея лицом. В двери сунулся Прохор — не нужно ли чего? — но Пшедерецкий взмахом руки отослал его прочь.

— Не хочу, — выдавил наконец рыжий.

— Ну и хватит гнать на пассажира! — рявкнул Джитуку.

Вудун не мог согреться. Его знобило, даже в протопленной зале он кутался в полушубок из черного каракуля, выданный сердобольным Прошкой. Полушубок вудуну шёл: как говорится, в масть.

— Делать-то что теперь будем? — взмолился невропаст. — Что?

Все балансировали на грани истерики; все, кроме татуированного дикаря. Яйцеголовый, облаченный в шорты и меховую безрукавку на голое тело, притулился с краешку. Он ухмылялся, кивал невпопад — и приканчивал который по счету эклер с заварным кремом. У Якатля всё было хорошо. И это тоже всех раздражало.

— Из-за него маемся! — рыжего несло. Теперь целью невропаста стал Фриш. — Кто левый заказ взял? Кто нас в гнильё втравил? Счетчик, фаг тебя в душу! Ты бы посчитал, какая вселенская жопа нас ждет! Или ты посчитал?

Плохо соображая, что творит, рыжий взялся за столовый нож. Тупым серебром нельзя было зарезать и щенка, но сейчас невропаст нуждался в оружии, как утопающий — в спасательном круге.

— Посчитал, да?! Свою выгоду прикинул, а нас…

— Тише, тише!

Анджали вцепилась в рыжего, отобрала нож. Невропаст обмяк, ссутулился — вспышка гнева отняла у него последние силы.

— Да, я настоял на заказе, — сообщил Гиль Фриш тоном, ровным как кардиограмма мертвеца. Похоже, гематр прикладывал большие усилия, чтобы мертвец не ожил. — Нет, я не просчитал последствия в полном объеме. По ходу дела возникло множество факторов, не поддающихся учету.

— А сейчас ты в состоянии… — начала Магда.

Ее перебил Пробус:

— Друзья мои! Не кажется ли вам, что нашему драгоценному, нашему гостеприимному, нашему несравненному хозяину, — широким жестом помпилианец указал на Пшедерецкого, — категорическим образом безразличны мелкие внутренние распри нашего спаянного коллектива? Он не имеет к ним ровно никакого отношения…

— Не имеет?! Это он-то не имеет?!

Когда все уставились на Диего, маэстро понял, что брякнул лишнего. Отступать было некуда: сказавший «а» да скажет «б».

— Он — родной брат Карни!

— Он убил Энкарну де Кастельбро.