Призраки Ойкумены

Едва коллантарии выбрались из оврага, стемнело окончательно. Огни жилищ погасли, горный хребет растворился в черничном киселе. Небо затянули тучи, скрыв звезды и два серпика здешних лун. Землю окутал вязкий, клубящийся мрак — протяни руку, и наберешь полную горсть. Координаты Пробус определил, а толку? В округе, судя по спутниковой карте, имелись два жалких поселка с издевательской пометкой «городского типа». Ниже пометки стояло грозное «н.д.т»., что значило «не для туристов». Случайным полуночникам следовало тысячу раз подумать, прежде чем соваться в мышеловку, особенно в свете бардака, творившегося на Алайне.

Поставят к стенке без суда и следствия — жалуйся потом могильным червям.

Можно было, конечно, уйти в волну и покинуть дрянь-планету «своим ходом». Но после явления в колланте Энкарны де Кастельбро об этом никто даже не заикнулся. Всех трясло от одной мысли о выходе в большое тело. Если раньше уход в волну ассоциировался с наслаждением, едва ли не с оргазмом, то теперь дьявольским попущением он превратился в кошмар. Добраться до космопорта? Улететь ближайшим рейсовым кораблем? Единственная хорошая новость заключалась в том, что они высадились в ста двадцати семи километрах от космопорта. Пятнадцать минут лету на аэромобе, полтора-два часа на колесном мобиле по разбитым дорогам. Выйти к трассе, поймать попутку — все это пришлось отложить до утра.

Попытки отыскать укрытие на ночь дали только один осязаемый результат: рыжий невропаст подвернул ногу. Он ковылял, шипя сквозь зубы от боли, проклинал каждый камешек на пути, и в итоге вынудил отряд сделать привал. Коллантарии улеглись на землю, выбрав участок с травой погуще, и плотно прижались друг к другу, желая сохранить тепло. Неловкости, равно как похоти, никто не испытал: в колланте волновые тела сплетались теснее, чем сейчас — материальные.

Сон не шел. Степь полнилась звуками: шорохи, скрипы, шелест травы под ветром, треск, пронзительный крик ночной птицы, стрекот насекомых…

— Что дальше? — первым не выдержал рыжий.

— Ты насчет этой девки?

— Нет, блин, я о вечеринке в пабе…

— Сообщим в Центр?

— Рано панику поднимать…

— Как по мне, самое время…

— Разберемся…

— А если не разберемся?

— Может, она больше не появится…

— А если появится?

— Иди ты к черту! Накликаешь!

— Выйдем в волну — узнаем…

— Что-то неохота мне узнавать…

Воцарилось молчание, долгое и напряженное. Степной оркестр, а также ветер, растерявший остатки дневного тепла, настроения не улучшали.

— Улетаем в жестянке, — подвел очевидный итог Пробус. — Ох, подниму я свои старые кости да мотну на Хиззац! Отыщу барышню, потолкую по душам…

— Я бы составил вам компанию, — будничным тоном предложил Гиль Фриш. — Не возражаете?

— Голубчик! С вами мы ее из-под земли достанем!

Бывший следователь оценил черный юмор реплики помпилианца. Знал бы Пробус… Делиться информацией с товарищами по колланту мар Фриш по-прежнему не собирался. О смерти Энкарны де Кастельбро они узнают, когда придет время. А задание, которое Фриш выполнял на Хиззаце по поручению Луки Шармаля — о нем коллантариям и вовсе знать ни к чему.

— Девушку надо искать через ее спутника.

Как Фриш и рассчитывал, никто не спросил, почему он так решил. Гематрийская логика — лучшее объяснение. К ней инорасцы относились с благоговейным трепетом, и любой гематр пользовался этим предрассудком без зазрения совести.

— Как скажете, дорогуша! Вам и вероятности в руки…

Заснуть — вернее, провалиться в зябкую дрёму — удалось лишь под утро. Позже, проанализировав сны — обрывки, сохранившиеся в памяти, — Фриш сделал крайне огорчительный вывод. Сам факт огорчения — чувственного фона — являлся важной частью вывода. Сны отражали изменения, которые гематр подметил за собой сразу после аварийного возвращения на Алайну, но отложил изучение на потом. Восприятие реальности стало включать в себя подозрительные тона и оттенки, ранее несвойственные мар Фришу. Они мешали чистому анализу: и раньше, и сейчас. Эмоции, назвал Гиль Фриш врага по имени. Судя по реакциям, теперь я подвержен их влиянию — меньше, чем, к примеру, вудун или брамайни, но гораздо больше, чем рядовой представитель расы Гематр. Такое впечатление, что часть моего сознания, охваченная страхом перед мертвой девушкой, та самая часть, которую я блокировал в многопотоковом режиме, вырвалась из карантина и, словно вирус-мутант, диктует рассудку свои правила игры. Нельзя сказать, чтобы новый способ мировосприятия был так уж противен Фришу, но бывший следователь сомневался, что способен в данный момент составить самую простенькую гематрицу.

Рассчитав процент повышения эмоциональности, мар Фриш успокоился. Гематрицы — гематрицами, а на качество обычного анализа чувственность влияла некритично.

— Подъем! — хрипло каркнул помпилианец.

Одежда насквозь пропиталась росой. Мышцы затекли, в горле першило, зуб на зуб не попадал от холода. Пробус определил направление до трассы, и полтора километра коллантарии преодолели бегом — пусть и не в том темпе, в каком мчались прошлым вечером по дну оврага. В итоге запыхались, зато согрелись.