Призраки оперы

Согрин был готов к долгим поискам и не надеялся сократить их до нескольких часов. Ни одно событие последних тридцати лет, даже такое, как развал страны или смерть Евгении Ивановны, не значило для него так много, как грядущее, вот уж воистину что долгожданное свидание. Он обязательно найдет Татьяну. Где бы она ни была, какой бы ни стала.

Программка шелестела, дрожала в руках, чтобы успокоиться, Согрин начал в упор разглядывать оркестрантов, занимавших места в яме. Ни одного знакомого лица. Лихая черная краска отскочила от фрака тромбониста и влетела Согрину в глаз злой мухой. Он достал из кармана блокнот и прихлопнул краску страницами, та пискнула и смолкла. Свет в зале медленно таял, зрители отключали мобильники, в яму шествовал статный седой дирижер.

– Болят мои скоры ноженьки со походушки… – тенор за сценой пел во весь голос, а хоровые в последний раз поправляли наряды.

Минуту назад Валя стояла рядом с любимой своей скамеечкой, пытаясь согреть заледеневшие пальцы, а теперь они с Ольгой и Лариной были на сцене, Валя чувствовала взгляды зрителей и старалась не смотреть в зал. Татьяна – скромница, глядит долу – все правильно.

– Скоры ноженьки со походушки-и-и… – хор вышел на сцену, Изольда незаметно взяла Валю за руку и на миг крепко сжала холодные пальчики.

– Болят мои белы рученьки со работушки…

– Белы рученьки со работушки…

Веранда смотрела спектакль из царской ложи, слева от нее сидел мэр города с супругой, справа – Сергей Геннадьевич. Мэр, опрятный сутулый старичок, сладко заснул еще во время увертюры, и супруга злобно пихала его в бок.

Главреж сцепил пальцы в замок и нервно хрустел теперь этим замком: Веранда подумала, что надо будет отучить его от неприятной привычки. Талантливый человек, а вести себя красиво не умеет. Впрочем, сейчас Веранда готова была простить Сергею Геннадьевичу любые недостатки – он выстроил такую мизансцену, что Валины внешние… м-м-м… особенности выглядели, как вполне допустимая по отношению к великой опере вольность. Девочка не терялась на фоне других солисток, это они оттеняли ее. Веранда еще раз похвалила себя за то, что перед началом заглянула за кулисы и заставила няню (Леду Лебедь) снять туфли на каблуке и обуть плоские балетные тапочки.

Мэр, усыпленный дивной музыкой, спал, как малое дитя. «Устал за день, – посочувствовала Веранда. – Тоже работка у него…» Она представила себя на месте мэра, прикинула плюсы и минусы. Нет, в театре спокойнее будет!

– Как я люблю под звуки песен этих мечтами уноситься куда-то далеко… – Голос Вали звучал так красиво и сильно, что зрители начали аплодировать после первой же фразы.

Мэр испуганно вздрогнул и проснулся, облизывая губы, на сцене няня с сожалением шепнула Лариной:

– Да, голос у нее не отнимешь.

В противном случае Лебедь непременно это сделала бы.

Слева от Согрина сидел явный меломан – он непроизвольно дирижировал пению. Так бывалый водитель, сидя на пассажирском месте, помимо желания вдавливает в пол несуществующие педали. Справа расположилась дамочка, уже несколько раз уколовшая Согрина травой из букета. Было слышно, как за сценой туфелька хормейстерши отбивает ритм в сложных местах. Дирижер размахивал руками, как крыльями, и его широкая тень плясала на балконах бенуара. Татьяну пела маленькая тщедушная женщина, почти что карлица. Согрину вначале показалось, что это ребенок, но голос у странной солистки был не по-детски сильным. Зал, как море, волновался при каждом новом слове, слетавшем с ее губ. Согрин надел очки, заглянул в программку – если верить небрежному карандашному уточнению, главную партию исполняла некая В. Бывшева. Фамилии Татьяны в программке не было, да Согрин и не надеялся ее увидеть. Глупо рассчитывать на стремительную встречу. Впрочем, «Онегина» он все же дослушает до конца.

Жизнь, как видеомагнитофон, сделала долгую перемотку, тридцать лет назад он точно так же смотрел на сцену, пока хор, не торопясь, покидал ее…

Последней со сцены уходила Татьяна, Согрин встал с места и вскрикнул, но, к счастью, в тот самый момент запела Ольга, и на странного старика обратили внимание только соседи – дамочка еще раз кольнула его травой из букета, а знаток оперы осуждающе шикнул.

Но разве это было важно? Главное, Согрин нашел Татьяну, и она совсем не изменилась, будто и не было этих тридцати лет! Время ничего ей не сделало, не коснулось лица, не задело фигуры, и даже взгляд ее – главная подсказка! – был взглядом совсем еще юной женщины.

Вот что успел заметить Согрин, а теперь ему надо дожить до конца первой картины, слушая нудные объяснения Ленского и Ольги. Потом будет сцена письма, и только в начале третьей картины на сцену снова выйдет хор.