Призраки Орсини

– Она плачет по ночам. Я не могу это выносить. И помочь ничем не могу, – продолжает Лекс, игнорируя мое мрачное молчание. – Она спит, только приняв снотворное, и то не всегда. Она так кричит, когда ей удается уснуть. Не могу представить, что за кошмары ей снятся.

– Ты пыталась с ней поговорить? – спрашиваю я, провожая взглядом, исхудавшую практически до анорексии, Андреа.

– Конечно. Но она даже Джейн не рассказывает, подтверждая версию Орсини, что машина, в которой ее везли похитители попала в аварию.

– Почему ты думаешь, что это не так?

– Я не знаю. Мне кажется, что она скрывает что-то ужасное. Я была в подобном состоянии, но Джейн удавалось вывести меня из депрессии. Не быстро, но ее лечение помогало.

– Возможно, потому что у тебя был я.

– Джейсон, – она отстраняется и скептически смотрит мне в глаза. – Вообще-то, я лечилась от тебя.

– Я рад, что лечение не помогло. – Губы мимо воли расплываются в улыбке.

– Я серьезно. Джейн сказала, что еще минус несколько килограмм и ее придется принудительно положить под капельницы и препараты уже будут другие. Она молодая девочка, понимаешь? Я не знаю, что делать. Промежутки между приступами астмы уменьшаются. Она умирает. При дефиците веса организм не сможет бороться с болезнью легких.

Пальцы Лекс впиваются в мои плечи. Я, прищурив глаза, жестко смотрю на нее.

– Что я могу сделать? Чего ты хочешь от меня?

Она ударяет ладонями мне в грудь и резко встает, обхватывая себя руками.

– Хотя бы понимания, черт побери. Хотя бы выслушай меня. Я говорю, что моя сестра умирает, а ты делаешь вид, что ничего не происходит!

– Ты хочешь, чтобы мы умерли все вместе? Она не хочет жить. Это ее выбор. Как человек, имеющий психологическое образование, я могу сказать с высокой долей вероятности, что, если человек сам не захочет жить, ни один врач, никакие таблетки ему не помогут. Ты это понимаешь?

– Пошел к черту, придурок, – рычит она, собираясь сбежать с террасы, где так приятно начиналось за завтраком утро. Я успеваю схватить Лекс за руку, дергая на себя, и эта сучка бьет меня по щеке. Реакция автоматическая, мгновенная. Она летит на перила террасы, ударяясь о них спиной. В глазах неприкрытая ярость, обида, боль. Все, как в первый раз. Словно мы не проходили уроки зеркальной комнаты, которую я недавно воссоздал здесь, в одном из подвалов… Я предупреждал ее миллион раз.

– Просто уйди, – сквозь зубы, рычу я. – Уйди я сказал.

***

Я захожу в комнату Андреа и застаю ее лежащей на кровати, бесцельным взглядом уставившейся в потолок. На тумбочке поднос с нетронутым ужином и пузырьки с лекарствами. Ее тело почти не угадывается под блеклым, бледно-голубым пледом, на фоне которого ее глаза, как ни странно, кажутся двумя яркими пятнами, подсвеченные безумной идеей. Я ни разу не был здесь, сторонясь этой девушки с опустошенным, отсутствующим взглядом. Когда-то, я уже видел такое выражение в глазах другой женщины и знаю, что это означает. Андреа не смирится, не успокоится. Время не лечит, если сердце не хочет биться и просто ждет встречи где-то там, за гранью реального мира. Я не могу отпустить ее туда, где его нет.

Может быть, однажды мы сочтемся.

Я думал, что умру, когда он мне сказал эти слова. Был уверен, что умру.

А сейчас я говорю: «Мы в расчете, Дино.»

Я не стареющий романтик, и годы не сделали меня добрее, моя зеркальная комната каждый день ждет свою пленницу, которая заходит туда сама, без принуждения, и это наш выбор, который мы сделали и пытаемся жить с ним, бороться, сражаться, уступать… любить.

В два шага я оказываюсь рядом и смотрю на отрешенное лицо Андреа Памер. Она не реагирует на мое присутствие или просто делает вид, что меня не существует. Скорее всего, последнее. Девушка так и не смирилась с тем, что я живу и дышу.

Я бесцеремонно сажусь рядом, и Андреа, точнее ее тень, наконец, удостаивает меня взглядом. Ее дыхание едва слышно. Кожа настолько бледная и прозрачная, что я вижу сеть мелких капилляров на ее щеках. Есть люди, которые не способны полюбить даже кошку, собственных детей и просто тех, кто рядом, а она полюбила… Дино Орсини. Наверное, страшнее выбора представить невозможно. Я никогда не смогу понять до конца, что происходит в головах этих женщин Памер.

Ни слова не говоря, я кладу рядом с ней большой конверт. Дреа вопросительно хмурится, приподнимаясь на локтях. Кожа на высохших ключицах натягивается, и отвожу взгляд, потому что это жуткое зрелище даже для меня. Следы, которые оставляет гнев, не так ужасны, как те, что оставляет любовь.

– Что это? – уставшим, бесцветным голосом, спрашивает Андреа, глядя на конверт.

– Билеты и новые документы, – отвечаю я.

– Куда? – морщинка между бровей становится глубже. Она смотрит на меня, как на идиота.

– В Болгарию.

Дреа вздрагивает и садится, берет конверт. Заглядывает внутрь, и впервые за много месяцев выглядит неравнодушным высыхающим манекеном, в ее глазах появляется горячечное выражение, впалые щеки окрашивает румянец.

– Что там? В Болгарии? – ее голос дрожит, но я уже вижу, что принял верное решение.