Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул

— В прошлый раз она была жгучей брюнеткой. Точно такие же волосы, как в том знаменитом кадре! Белое платье и белые туфельки. Совершенно другой человек. Есть такие женщины, у которых с цветом волос и стилем одежды совершенно меняется внешность. В военной форме она теряет всю свою яркую киногеничность.

— Вы ее видели с черными волосами? Когда?

— Недели две тому назад. Вышла из гостиницы и быстро перебежала через площадь. Вероятно, не хотела, чтобы ее заметили. Это было как раз в ту ночь, когда Куколка послала меня за доктором Энкарно… Простите, я совершенно забыл, что вы спешите. До скорой встречи!

Полученная ненароком информация чрезвычайно заинтересовала Муна. Однако, памятуя отправленное Крауненом письмо, он не стал задерживать старого актера. Входя в гостиницу, Мун оглянулся. Бывший король смеха стоял, привалившись всем телом к белой церковной стене. Видно, нелегко ему было даже на таком маленьком расстоянии — от почты до отеля — выдерживать быстрый темп Муна.

Дона Бенитеса Мун застал на втором этаже прохаживающимся по коридору. То ли он выбрал объектом подслушивания комнату генерала Дэблдея, то ли номер Рамиро. Заметив детектива, он проворно заглянул в мраморную урну, словно проверяя пыль, провел пальцем по стене, но отнюдь не поколебал этими действиями подозрений Муна.

— Ну, какие новости слышали, дон Бенитес? — осведомился Мун.

— Что вы, что вы, сеньор Мун! Просто смотрел, хорошо ли убрала горничная… Между прочим, сеньор Дэблдей весьма интересуется вами. — Спустившись в пустой холл, портье стал общительнее.

— Откуда вам это известно?

— Водитель джипа как раз докладывает ему о вашей поездке.

— Опять подслушивали?

— Только одним ухом…

— Ладно, меня это не касается. Разумеется, пока вы не станете прохаживаться мимо моей двери. В таком случае вы меня вынудите пройтись таким же манером по вашей физиономии. А теперь, дон Бенитес, попытайтесь доказать, что у вас не только отличный слух, но и неплохая память.

— На слух я действительно не жалуюсь. — Портье как-то грустно улыбнулся. — Что касается памяти, то в наше время куда счастливее тот, кто умеет забывать, а не помнить… У меня было двое сыновей. А потом была гражданская война, а когда она кончилась, у меня больше не было сыновей…

— На какой стороне они сражались?

— На правой стороне, сеньор Мун, — с достоинством сказал дон Бенитес и с поклоном добавил: — Чем могу служить?

— Девятнадцатого прибыло письмо для миссис Шривер или Гвендолин, для кого из них, точно не знаю. Кто его взял и у кого оно может быть?

— Девятнадцатого? Сразу после катастрофы? Вы от меня требуете слишком многого. Весь отель был полон военных, таскали вещи сеньора Дэблдея, сеньора Мэлбрича, других офицеров, долбили стену, чтобы провести в номер генерала прямой провод с Вашингтоном. А мне приходилось объяснять туристам, что нет никаких оснований для беспокойства. У меня и так голова шла кругом, а тут к тому же эта печальная история. Когда хоронят, не до писем.

— Но ведь тогда еще не знали, что Шриверы умрут?

— Я? Кто говорит о Шриверах? Летчики ведь погибли, не так ли?

— Ну, ну… Хочется вам верить, что вы их имели в виду. А насчет письма — не руководствуетесь ли вы своей мудростью, что иногда выгоднее забывать, чем помнить?

— О выгоде, сеньор Мун, по-моему, не говорилось ни слова. Наоборот, я часто помню то, что выгоднее забыть.

БАРКАС ДОНА КАМИЛО

Метеотабло показывало двадцать градусов. На желтом песке кое-где пестрели купальные костюмы, огромные надувные шары. Даже притяжение такого магнита, как Куколка, не смогло пока превратить панотаросский пляж в обычное для приморских курортов столпотворение загорающих, потеющих, изнывающих от жары и скученности тел.

Мун без труда нашел ветхий баркас дона Камило. Он был пришвартован порядочно от берега, якорем служила изъеденная ржавчиной железная бочка, возле которой колыхался опавший купол огромной мертвой медузы. Каждая очередная волна легонько подбрасывала баркас, привязанный к бочке трос натягивался и снова расслаблялся. Мун не заметил на нем никаких признаков жизни, но вывешенные для просушки длинные морские сапоги говорили о том, что хозяин дома. Мун разделся, набросал поверх одежды песок и вошел в воду. Берег в этом месте почти сразу же круто обрывался. Мун плыл почти бесшумно, тем плавным брассом, который применял еще в школьные годы, чтобы пугать купающихся в уединенном месте девочек. Ему уже удалось ухватиться за борт, когда в дверях низенькой каюты появилось угрюмое лицо.

Рыбак сначала захлопнул дверь и только после этого спихнул Муна в воду, сопровождая эти действия потоком испанских слов.

— Я не ожидал, что вы так гостеприимны. — Вынырнув на поверхность, Мун несколько секунд отплевывался.

— Ничего не слышу! Я глухой! — крикнул Камило на скверном английском языке. — Убирайтесь!

— Пожалуйста! Если вам это больше по вкусу, поговорим в полицейском комиссариате.

— Ладно. — Камило, видимо, слышал только тогда, когда считал это необходимым. — Плывите к берегу и ждите меня там.

— По-моему, можно поговорить и в вашей каюте.