Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул

— Думаю, этого недостаточно, чтобы полностью объяснить его поведение… Мне кажется, Боденштерн почему-то сразу же пришел к убеждению, что официальная версия будет гласить «самоубийство»… Поверьте мне, если бы всерьез запахло убийством, он немедленно примчался бы сюда, чтобы перевернуть все наши выводы вверх ногами… И все же он едва ли обрадуется… — вполголоса добавил Енсен. — В моем положении, пожалуй, разумнее не говорить этого. Но ничто так не сближает, как разделенная по-братски горечь поражения. Мэнкуп победил не только нас, но заодно и комиссара Боденштерна.

— Слишком туманно, — сказал Дейли. — У меня от всех этих неожиданных поворотов карусель в голове.

— У меня сложилось впечатление, что Боденштерна больше обрадовало бы убийство Мэнкупа. Судя по некоторым намекам, он ничуть не сомневался в этом, единственное, чего не желал, так это арестовать убийцу… Не выдавайте меня. Эта откровенность может мне стоить места.

Дейли понимающе кивнул. Енсен удрученно подошел к телефону, чтобы доложить Боденштерну.

— Ну что? — спросил Мун, когда он после почти получасового разговора положил трубку.

— Все в точности, как я ожидал. — Енсен засмеялся. — Немного удивился, узнав о детективной игре, но тут же присовокупил, что Мэнкуп перед смертью, должно быть, окончательно рехнулся… Ведь, с точки зрения Боденштерна, воззрения Мэнкупа и предательство, и помешательство одновременно… Затем, правда довольно кислым тоном, поздравил меня с успешным окончанием следствия. Кислый тон я предвидел. Ведь сейчас полностью отпадает приятная уверенность, что Мэнкуп понес заслуженную кару… Да, вам он велел передать благодарность за содействие. И тут же извинился, что в сообщении для прессы по вполне понятным причинам придется умолчать о вашем участии… У него в служебном кабинете сейчас собрались репортеры со всего Гамбурга. Кажется, больше всего его радует возможность наконец отделаться от них…

— Как будто все, Дейли. — Мун обвел отсутствующим взглядом рабочий кабинет Мэнкупа. — Нам пора уматывать в гостиницу. А госпоже Мэнкуп можно сообщить, что обвиняемых не нашлось. Ее, думаю, несколько огорчит то обстоятельство, что друзья Мэнкупа вне подозрения, зато она может незамедлительно въехать в квартиру…

— Между прочим, ее нетерпение завладеть своей долей наследства мне кажется слишком вызывающим. Если за этим только не кроется особая причина. Может быть, она надеется найти в этой квартире тайник, где Мэнкуп про черный день припрятал золотые слитки? — мрачно пошутил Дейли.

Извещать госпожу Мэнкуп не пришлось, минут через десять она позвонила сама.

— Я слышала, что следствие закончено? — резко спросила она. — Это правда? Значит, Магнус все-таки покончил с собой?

Подтвердив официальную версию, которую, как оказалось, успели передать по радио, Енсен заверил ее, что через несколько часов квартира будет в ее полном распоряжении.

— А я и не тороплюсь, — отрезала она.

— Но вы ведь так спешили? — удивился Енсен.

— Это было глупо с моей стороны. Я больше не хочу иметь с Магнусом ничего общего. Я въеду в квартиру лишь тогда, когда ничего не будет больше о нем напоминать! — И госпожа Мэнкуп с какой-то злобной радостью сообщила, что уже связалась с транспортной конторой и фирмой по ремонту.

Огорошенный Енсен молча положил трубку.

— Ну что? — спросил Дейли. — Она уже надела перчатки и взяла в руки зонтик, которым собирается нас выгонять отсюда?

— Нам нечего опасаться… — Енсен принужденно засмеялся. — Сначала вывезут мебель и оклеят стены добротными обоями, только после этого госпожа фон Винцельбах соглашается переступить порог. Транспортные фургоны, насколько я понимаю, уже в пути.

— Странно, — заметил Дейли. — С точки зрения добропорядочного немца это просто неприлично. Гроб мужа еще стоит в парадной зале, а плотники тем временем уже разбирают старый паркет…

— Это, конечно, необычно, — согласился Мун. — Но недаром госпожа Мэнкуп провела столько лет бок о бок с таким необычным человеком. Думается, он лично вполне понял бы ее и даже нашел бы оправдание. Несомненно, она в свое время по-своему любила его. Нечто вроде фрейдовской «любви-ненависти», до поры до времени приглушенной свойственной всей ее семье способностью к компромиссу. Вспомним ее сестру: не разделяя нацистских убеждений своего мужа, она тем не менее оставалась ему верной женой… Угроза Мэнкупа переехать в Германскую Демократическую Республику привела к окончательному разрыву, горечь которого усугубило новое завещание, отдававшее друзьям предпочтение перед женой. Любовь разом обернулась своей обратной стороной — ненавистью. Но поскольку где-то на дне еще притаились остатки прежнего чувства, ей не терпится поскорее смыть все напоминающее их совместную жизнь. Будучи умной женщиной, она боится, что любой связанный с Мэнкупом предмет привяжет к нему даже посмертно. Она не хочет его любить, она хочет его ненавидеть. Между ними как бы еще продолжается прижизненный поединок, и только полное освобождение от памяти Мэнкупа может дать ей иллюзию, что она победила…