Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

Стук костяшек и шуршание газет на секунду смолкли. Мун увидел многочисленные головы, повернутые в сторону их столика. Видимо, в этом кафе шампанское пили только в самых исключительных случаях.

Метрдотель не двинулся с места. Он почтительно ждал ведерко с бутылками, которое торжественно приближалось, плывя на вытянутой руке.

— Разрешите! — Метрдотель насухо обтер бутылку салфеткой и, встав спиной к столику, приготовился откупорить.

— Дайте мне! — вырвав у него бутылку, Дейли повернулся к актрисе: — За ваш ангажемент!

Он выстрелил пробкой и замер, увидев, что натворил. По лицу Ловизы сбегали подкрашенные тушью пенные струйки.

— Всю жизнь мечтала выкупаться в шампанском. — Она тряхнула мокрыми волосами и, схватив со стола сумку, убежала.

— Такое случается у меня впервые! — Растерявшийся Дейли даже не заметил, как метрдотель деликатно отнял у него бутылку.

— Так ей и надо, — злорадно пробормотала Магда. — Мы ломаем себе головы, как помочь, а она…

— Признаться, я уже собирался поговорить с тобой по этому поводу, Магнус. — Баллин напряженно улыбнулся.

— Поскольку ты единственный из нас в настоящее время при деньгах, — не глядя на Мэнкупа, проворчал скульптор. Было ли это действительно сказано с раздражением, или так показалось из-за торчавшей в зубах трубки?

Метрдотель, прикрыв ладонью горлышко, тщательно вытирал бутылку.

— Позвольте! — Он принялся разливать шампанское.

— Я сам предложил ей деньги. — Мэнкуп подставил свой бокал. — И в результате узнал об ангажементе чуть раньше вас. Выпьем за нашу Ло! Что ни говори, она, возможно, стоит всех нас вместе взятых!

— Ты прав! — Магда изящным движением подняла бокал. Из-под рукава показался браслет, гармонировавший с металлическим цветком на отвороте.

— За Ло! Желаю ей счастья! — Дитер Баллин медленно отпил, словно дегустируя каждый глоток.

Лерх Цвиккау ничего не сказал. Молча осушил свой бокал и только тогда заметил брызги, попавшие в бороду при выхлопе пробки.

Воцарилось молчание. Дейли приглядывался к архитекторше. Сейчас, когда за столом не было Ловизы, Магда как будто вышла из затемнения. Дейли впервые заметил, что каждая деталь ее эффектного туалета подобрана с тщательностью, свидетельствующей о настоящем вкусе.

А Мун тем временем думал о Мэнкупе и его друзьях. Обычные разговоры, какие ведутся в кафе, обычные заботы и радости. И в центре этого банального водоворота сдобренных рюмочкой водки шуток и скрепленных шампанским тостов — благодушествующий Магнус Мэнкуп с его лицом иронического мыслителя, казавшимся в данную минуту случайной маской. Не будь его тревожного письма, он ничем не выделялся бы среди остальных посетителей кафе. Состоятельный человек с именем, умеющий подбирать себе подходящее окружение. Да и с чисто декоративной точки зрения писательская задумчивость Баллина, цветовая гамма Магды, рыжий ореол скульптора и особенно темноглазая, вся в черном, Ловиза представляли собой прекрасную оправу.

Лениво попивая шампанское и прислушиваясь к непонятному разговору (собеседники перешли на немецкий язык и, судя по отдельным словам, дискутировали о политике), Мун со свойственной ему привычкой подвергать сомнению все и всех, пытался представить себе в роли убийцы каждого из четырех друзей по очереди. Этих людей, по-видимому, связывали не только взаимная симпатия и общность взглядов, но и нечто более глубокое. И все же смутно чувствовалось, что под идиллической поверхностью притаились какие-то конфликты. Несмотря на это, мысль, что он сидит за одним столиком с будущим убийцей, показалась настолько забавной, что Мун засмеялся.

— Разве вы понимаете по-немецки? — Баллин рывком повернулся к нему. Склеротический рисунок щек загорелся ярким багрянцем.

— Нет. А разве это так важно?

— Извините. Мы как раз шутили по поводу одного выступления Мэнкупа, вызвавшего гнев нашего уважаемого канцлера Конрада Аденауэра. И поскольку вы засмеялись…

— Расскажите своему гостю, Магнус, — попросила Магда. — Это изумительный анекдот.

— Ладно. — Мэнкуп повернулся к Муну: — Как-то «Гамбургский оракул» назвал Аденауэра политическим подагриком. С тех пор он имеет скверную привычку просматривать мой журнал. На прошлой неделе ему попались на глаза набранные жирным шрифтом строчки: «Ни одно движение не может существенно влиять на политику страны, если в нем принимают участие только философы и честные люди: их слишком мало. До тех пор, пока движение не станет популярным среди бандитов, ему нечего рассчитывать на большинство».

— Ядовито! — усмехнулся Мун.

— Погодите, я еще не добрался до соли. Аденауэр, разумеется, принял это на счет правительственной коалиции. На пресс-конференции он заявил, что я коммунист, а мой журнал — ведро с красными помоями. Можете себе представить его старческую физиономию, когда оказалось, что это цитата из пьесы Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек», а мнимо подрывная статья посвящена разбору его творчества.