Призраки по контракту

— Мышехвост укусил! Мы из-за этого гада, грабителя малолеток, которую неделю по краю ходим, ищем приключений на свои задницы, теперь вот в дикой зоне торчим, неизвестно, как выбираться!.. А он, сука, пидор, еще смеет клеить моего любимого человека, — с горечью добавил Сергей. К концу тирады злость на отдельно взятого проходимца переросла в обиду на всю несправедливость мироздания.

— Кого клеить? — переспросил Лерыч.

— Тебя, блин, кого же еще.

Напарник заинтересованно распахнул глаза:

— Сеньор, вы это серьезно?

— А ты не…

Сергей с досады прикусил язык.

— Ладно, — пробормотал он, поднимаясь на ноги. — Пошли уже. Блин, если будут преследовать, придется курить на ходу… не, до Бухого кедра трех сигарет не хватит. Значит, всю дорогу щелкать зажигалками.

Напарники двинули вперед чуть ли не бегом, сжимая в руках спасительные зажигалки.

— Ничего-ничего, — бодро рассуждал Сергей (непонятно, кого убеждал — напарника или больше себя). — У Бухого Кедра разложим костер. Не будут же они пасти нас всю ночь, дневные зверушки-то.

…Кстати! Ночью нас будут пасти ночные зверушки. А дождь, между прочим, опять расходится…

— Спать придется по очереди. Костер сторожить, чтобы не погас. Лерыч, слышишь?

— Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли отца вашего.

Не понял?.. Сергей взглянул вверх. А, понял. Дождь пошел — мышехвосты исчезли, можно расслабиться.

— …у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц.

— Лерка, заткнись, убью.

— Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а более бойтесь того, кто может и душу и тело погубить в геенне.

Сергей счел за благо не отвечать.

До ночевки у Бухого Кедра напарник заводил шарманку еще несколько раз. Поначалу Сергей молча скрипел зубами. А потом — притерпелся, что ли? Или просто устал. Лишь отмечал краем сознания: опять началось. Зато можно будет не делиться затяжками, курение — грех. Нет худа без добра.

Вечер. Ноги заплетаются. Хочется рухнуть и сдохнуть, но нет теплой, укомплектованной на все случаи жизни заимки, и надо готовить лагерь. Костер разгорается со скрипом — кажется, вся Вселенная пропиталась водой. Тент провешивается кое-как: обгорелые стволы крошатся в уголь, когда привязываешь к ним оттяжки. Вещи сушить приходится прямо на себе — не найдешь колышка чтобы возле костра приспособить. Хрупкий мох — фиговая постель, к тому же сырая, но другой не предусмотрено. Есть плащ-палатка — тоже подарок дяди Лёши, водоотталкивающая и утепленная, одна на двоих. Больше пока и не нужно, все равно спать по очереди.

— Первый будешь дежурить, или тебя потом разбудить?

— Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими.

— Ты слышал, чего я спросил?

— Кто имеет уши слышать, да слышит.

— Не устал выё…ться?

Лерыч молча поднялся, обошел костер, сел с противоположной стороны.

— Еще подальше отойди, — неприязненно посоветовал спец по эксклюзиву. — Может, синявки в чувство приведут.

Несколько часов провели без сна. Валерка витал в каких-то своих мирах. Сергей не рискнул бросить костер на Валерку, а Валерку без присмотра. Сидел, уставившись на огонь, глушил синтетический кофе. Хотелось рухнуть и сдохнуть. Не выдержал, закурил.

Напарник учуял, вынырнул из неведомых миров. Подобрался поближе:

— Сереж, дай затянуться.

— Грех, — буркнул Сергей.

— Я же… я же не виноват, — срывающимся голосом пробормотал Валера. Сергей обернулся. Напарник плакал. Мать-мать-мать… Спец по эксклюзиву вытащил из пачки предпоследнюю сигарету:

— Держи. Ни в чем себе не отказывай.

Лерыч прикурил, жадно затянулся. Всхлипнул, повторил снова:

— Правда, не виноват.

Сергей не выдержал, смягчился:

— Я знаю. Может, чего-нибудь съешь, пока опять шиза не началась?

— Ага.

Послушно стрескал две банки консервов. Ел впервые за двое суток, но почему-то без аппетита. Потом опять уставился стеклянными глазами неизвестно куда, и тут же его вырвало.

Башка раскалывается пополам. Перед глазами все плывет и двоится. Эти, как их… тошнотики? Не, они должны быть завтра, а сегодня чего? Блевать нужно с тошнотиков. Блевать тянет сейчас. Значит, тошнотики? Не, они должны быть завтра.

Глушители. Ящерицы такие. Пока размножаются, держат эфир под контролем. Чтобы никто вокруг них летать не мог… башка сейчас треснет.

Треснула. Гигантский кузнечик оседлал больное солнце. Стальные паутинные нити тянутся в мозг. Мозг снаружи, потому что башка треснула.

Самих ящериц не видать. Вообще ничего не видать, в глазах все плывет.

Прошло время. Совсем, больше нет. Гигантский кузнечик двоится, троится и множится. Размножается. Чтобы держать под контролем эфир. Много-много нитей, много-много больных солнц, каждое в стальной паутине.

Прошла вечность. Пространство статично, время не существует. Кузнечики падают с неба по одному и растворяются в воздухе…

…Вечером опять зарядил дождь, и теперь — надолго.