Призраки Припяти (СИ)

Я опустил глаза вниз, выискивая уголек сигареты. Я знаю, что он где-то здесь. Надо непременно вернуться, вспомнить, что я стою в баре у столика, а рядом со мной сидит Пасюк, который до сих пор не верит в нашу дружбу, и стоит заплаканная женщина Катерина, которой, наверное, двадцать пять или двадцать шесть. Но горе истерзало ее лицо морщинами, а нелегкая жизнь одинокой женщины стерла все детские грезы и фантазии. Где же твой муж? Почему ты все еще носишь кольцо, хотя его уже давно нет?…

Я обязательно должен вернуться или через несколько минут мое бездыханное тело упадет на неровный пор бара. Уголек сигареты — мой маяк. Моя надежда на счастливое возвращение, мое воспоминание обо мне самом. Каждый уход в видение — риск. Правда никогда не давалась легко.

Комната расплывается перед глазами, я вижу кровавый след в воздухе — это сигарета, которой я умышленно вожу взад-вперед. И я уже слышу не плач — голос женщины, которая тихо и как-то через силу говорит мне:

— Моя дочь упала в яму… Как вы узнали мое имя?

— Я много чего знаю, Катерина, — я распрямляю спину, слегка поворачиваю голову до щелчка шейных позвонков. Этому фокусу я научился относительно недавно. Производимый костями сухой звук, сопровождаемый легким, тянущим ощущением у основания черепа, помогает полностью прийти в себя, закрепляя сознание «здесь» и «сейчас». — Продолжайте, — я приветливо ей улыбаюсь, но это лишь способ подбодрить женщину. Меня по-прежнему немного тошнит, на коже ощущается неприятный жар, и я уже почти понимаю, что произошло на самом деле и что мне предстоит сделать.

— Моя дочь и сын, — трясущимся голосом закаркала женщина, — сбежали из дома к атомной Станции. Они думали, что им врут, решили сами увериться, что на Станции нет ничего страшного.

Она говорила, а я все думал о своем видении. Ржавый лес. Рыжий лес. Лес смерти. Как его только не называли, а смысл один. Когда произошел взрыв и все вокруг стало зараженным, эти сосны впитали в себя львиную долю радиоактивных радикалов. Этот лес стал опаснее воздуха, и даже земли вокруг, потому что всасывал в себя все подобно губки. И стремительно краснел. Хвоя осыпалась ржей, и люди взялись захоронить проклятые деревья, тем самым, отправив все радиоактивные вещества в почву. Что же делать, мы не умели ни тогда, ни сейчас бороться с эдакой напастью! Недавно я слышал, будто на захоронении уже давно вырос новый смешанный лес, но не очень то верилось, что все это надругательство прошло для земли незаметным.

— Говорили, — продолжала женщина, неловко переминаясь с ноги на ногу и комкая подол платья, — что там уже давно безопасно, а они…

Лис нехотя поднял голову, оглядел женщину и, посчитав ее безобидной, снова с грохотом уронил голову на пол.

— Мозги не вышиби, — ехидно посоветовал ему бармен, и я бросил на Пасюка короткий взгляд. Неужели ему все равно?! Но нет, он просто пытается скрыть за насмешливостью свою нервозность, ему не по себе.

— Оленька провалилась под землю и не могла выбраться, — совсем тихо сообщила Катерина, — и тогда Сашка, сорванец, полез за ней. Дрянной мальчишка! Он всегда ее науськивал и теперь потащил на Станцию. А там, в пустоте между прогнившими бревнами радиация. Их обоих все рвет. И кожа красная. Ночью пришли, как он ее донес не знаю…. Оленька без сознания.

Женщина еще что-то пыталась сказать, но слезы задушили ей горло, она захрипела и залилась слезами.

— А чего ты к нему-то пришла? — сдавленно спросил Пасюк. — Он же вышибала мой, не волшебник и не господь Бог! О нем болтают всякую чертовщину, так то неправда все.

Женщина отпустила подол и подняла руки к лицу. Так и осталась стоять, поникнув, а из-под рук по подбородку текли слезы и капали на грубый серый свитер, оставляя на нем черные пятна.

Я потушил окурок в пепельнице и шагнул к женщине:

— Не все, что болтают, вымысел. Спасибо за пиво, Пасюк, пойдем мы, — я слегка толкнул Лиса ногой в бок, но он не торопился вставать.

— На два слова, — бармен цепко схватил меня за запястье и настойчиво потянул к стойке. Лис, посчитав подобные действия фамильярностью, предупредительно и довольно угрожающе заворчал, не отрывая головы от пола.

— Цыц, лисья морда! — на всякий случай приказал я и отошел с Пасюком в сторону. — Чего тебе еще надобно, крыса пивная?

— Ты с ума сошел! — полушепотом напустился на меня бармен. — Нельзя лезть в такие дела!

— Это почему же нельзя? — усмехнулся я невесело.

— Ты же не всесилен! Нельзя! Себя погубишь! С радиацией шутки шутить не стоит! Я ведь знаю тебя, смотрел не раз на твои дела. Ты решил помочь им и ничто тебе не помешает, но сам ты от этого сдохнешь! Это же уму непостижимо, чтобы не понимать таких простых вещей! Это же ведь … это будет… — он запнулся от возмущения.

— Чудо будет, да? — равнодушно спросил я.

— Да! — рявкнул Пасюк, но тут же понизил голос. — За чудеса плата не меряна!

— Вот значит как, ошибся я в тебе, — пробормотал я. — Двое детей важнее меня, всем это ясно, как то, что наступает рассвет.