Призраки прошлого

– Напротив, здесь его слишком много, – протянула вошедшая Глэдис, ведя под руку скакавшего Эдварда. Елизавета повернулась и с улыбкой посмотрела на то, как Элеонора тут же убирает исписанные листы и сажает сына себе на колени, прижимаясь губами к взъерошенным кудрям. Для Баршеп Старшей пропадал весь мир, когда он был рядом и не было ничего, что могло отвлечь её от ласки сына, Елизавета мечтала о таком же. Но прищур Томаса говорил о том, что материнское счастье для его супруги будет нескорым, что не могла не разочаровывать. Баронет сжал губы и поднявшись, вышел из зала, оставляя трёх женщин наслаждаться обществом ребёнка.

– Он чудесен, – медленно подошла русская к Леди Баршеп, когда Эдвард, прижавшись к груди матери, заснул.

– Да, – улыбнулась Элеонора, – Совсем как Томас в детстве.

– Каким он был? – положив руки на краешек стола и проведя по гладкому дереву рукой, подняла взгляд Елизавета.

– Он, – протянула светловолосая, покачав головой, – Он был мил. Когда я чуть подросла и стала приглядывать за ним, я восхищалась его красой, уже тогда было видно, каким он вырастет. Все его маленькие проступки и шалости, – вздохнула Леди Баршеп, прикрыв глаза, – Я вижу его в Эдварде.

Элизабет поджала губы, сомневаясь, стоит ли спрашивать про отца Эдварда, ведь за эти недели она так и не решилась, но не найдя в себе силы расстраивать сестру мужа столь личными вопросами, она улыбнулась и вышла из гостиной, напоследок кинув Глэдис, глядевшей на неё исподлобья. Том нашёлся в своём кабинете, который был самой темной комнатой в имениях. Она была тут всего один раз, когда изучая дом, забрела в совсем незнакомые ей места и заплутала.

Огромный письменный стол, выполненный из могучего дуба и мягкое красное кресло. Сзади находился портрет брата и сестры Баршеп, на котором глаза Элеоноры были живее, нежели в жизни, а Томас не столь красив. В их ногах лежала собака, неизвестной девушки породы, но написана так правдоподобно, что Елизавете показалось, что художник раньше писал одних собак. Пришедший тогда Баронет, со строгостью посмотрел на жену и подхватив её под локоть, вывел из кабинета, закрыв его на замок. Елизавета, удивлённая поведением мужа, и если быть честной, испугавшись, промолчала и боле никогда не заходила в ту часть имениях. Но сейчас, когда любопытство разъедало её, как никогда раньше, бывшая княжна направилась именно туда.

Томас, опустив взгляд и медленно водя пальцами по губам, сидел в напряжение, которое заполнило собой всё и проникло тёмными пятнами в сердце девушки. Елизавета медленно, опасаясь сделать лишнее движение, подошла к мужу, накрыв его ладонь своей. Баронет, слегка вздрогнув, перевёл на неё нахмуренный взгляд и поцеловав тыльную сторону ладони, усадил к себе на колени.

– Общество Элеоноры тебе наскучило? – заправляя завитую прядку жене за ушко, шепнул Том.

– Ваше мне интересно куда больше, – захмелев от нежных рук мужа, ответила так же тихо миссис Баршеп. Тихий смех разлился дрожью по её телу. Томас оставил поцелуй на оголённом плече и медленно стал подступать к её губам.

Элизабет млела, в его поцелуях не было страсти, животности, они были медленны и нежны, пропитаны чувственностью.

За окнами лил дождь, стуча каплями по стёклам и крыше. Раз, два, три – вода была столь же быстрой, как и стук сердца Елизаветы. Раз, два, три – кропотливые вдохи и выдохи, под стать поцелуям мужа. Раз, два, три – мир замер, оставляя лишь тихий звон в ушах и огни перед глазами. Раз – Томас дышал глубоко и шумно. Два – Элизабет сжимала его плечи сквозь ткань рубахи. Три – она всецело принадлежала ему.

Вопросы были отложены на неопределённый срок, сейчас Леди была слишком счастлива для того, чтобы копаться в чужом несчастье.

Осенью в Англии ливни прекращались к концу сентября и солнце в кои то веке выходило из-за туч. Внимания на погоду Елизавета не обращала, сейчас ей казалось, что она была по настоящему счастлива, особенно когда просыпалась в объятьях мужа, чувствуя, что теперь – она полностью его частичка, а он – её жизнь. Сидя перед зеркалом и поправляя наконец сделанную причёску, девушка улыбнулась своему отражению. Ещё будучи молодой княжной, в которой только начинала цвести юность, Елизавета считала себя красивой, порой даже краше некоторых других девиц, а сейчас, когда она стала не просто княжной Ветринской, а миссис Баршеп, женой Баронета, чей лик не сравнится даже с красотой Аполлона, ей казалось, что её наполняет чистый свет и она прекрасна, как закат, окрасивший небо в невообразимой прелести цвета.

– Мисс Элизабет, вам письмо, – вошла в комнату Глэдис с кувшином воды для полива цветов и слегка помятым конвертом.

– Должно быть, это от Петруши, – засияла девушка, аккуратно взяв бумагу и сделав небольшой надрез ножницами.

«Дорогая сестра!