Призраки прошлого

Я открыл рот, чтобы возразить, но второй режиссёр уже отключился. Я удивлённо огляделся, обдумывая, как Лифшиц сумел определить моё местоположение. Но через несколько минут, рядом со мной действительно затормозила чёрная «Ауди», открыв переднюю дверь, шофёр буркнул:

- Садись, на студии ждут.

По дороге пришлось отзвониться Екатерине, извиниться, что не смог прийти.

Мы въехали в знакомый туннель, в гараже встретил Лифшиц и повёл по лабиринту коридоров. Уже издалека я услышал голоса, которые перекрывал визгливый фальцет Мельгунова. Не обращая внимания на крики, Лифшиц ввёл меня в помещение, откуда выходили открытые нараспашку стеклянные двери. Я подошёл поближе, остановился на пороге. В небольшой комнате в креслах сидел Розенштейн, сценарист Непогода, Мельгунов в ярко-красном пиджаке. Над всеми огромной глыбой возвышался Верхоланцев в инвалидной коляске с загипсованной ногой. Я услышал обрывок его фразы:

- ... чем ты не доволен? Все идёт по плану. Да, увеличили роль. Но ты сам виноват. Мы должны в срок сдать.  Чем-то забить дырки мы должны? Как, по-твоему?

- Это безобразие! - визжал Мельгунов, явно не вникая в слова главрежа. - Почему у него роль главной стала, а моя - второй?!

- Кто тебе это сказал? - изумился Розенштейн.

- Я не слепой, читать умею.

- В местной прессе пишут? - утончил осторожно Розенштейн. - Ну и что? Это же провинциальна пресса, её никто не читает. А в центральной пишут, твоя новая роль - блестящий прорыв! Игорь Евгеньевич, как только получим нужный материал, лишнее выкинем.

- Стоп-стоп. Как это выкинем? Это всю работу коту под хвост?  - перебил сердито Верхоланцев. - Мы так не договаривались. И потом, Давид, мы горим, как французы в 1812-м. Пока будет ждать, когда Игорь Евгеньевич раскочегарится, уже поезд уйдёт. Вместе с призами. Каннский фестиваль на носу. Не успеем.

- Мне все равно, успеем или нет, - на той же ноте проорал Мельгунов. - Где мои съёмочные дни?! Где, я спрашиваю?

- Ах, где твои дни? - прошипел Верхоланцев, выхватывая из кармана роскошный блокнот в толстом кожаном переплёте. - Вот, понедельник, тридцать первое - Игорь Евгеньевич не явился. По болезни. Первое, второе, третье. Не явился. Семнадцатое, репетиция есть, съёмки - нет. Итого, из сорока двух съёмочных дней, Игорь Евгеньевич, ты присутствовал всего на одиннадцати.  Я что, по-твоему, должен был высрать твою роль?

- У меня европейский контракт! - заголосил Мельгунов. - Я связан по рукам и ногам.

- Надо было раньше думать, когда ты давал согласие на съёмки, - захлопывая блокнот, проворчал Верхоланцев.

- Хорошо, если он снимается больше. Тогда пусть ему платят меньше, а мне увеличат гонорар. Он всего равно и так больше стал получать, - быстро проговорил Мельгунов.

Повисла неловкая пауза. Продюсер с режиссёром недоуменно переглянулись, но первым нашёлся Верхоланцев:

- Игорь Евгеньевич, ты в своём уме, дорогой? Мы будем парню меньше платить, потому что он стал больше работать? И тянет всю картину?

- Все равно, или он, или я. Я хочу, чтобы его персонажа убрали, - надменно проговорил Мельгунов.

- Семён, что ты на это скажешь? - сказал Розенштейн.

- Можно ввести сцену, где Франко убивает Изабеллу. Потом смертная казнь, -  проговорил молчавший до этого Непогода.

- Э-э-э, это как это убьёт? У Миланы ещё на полсценария роль, - возмутился Верхоланцев.

- Ну,  тяжело ранит, и попадёт пожизненно в тюрьму, - быстро поправился сценарист.

- О, отлично! - обрадовался почему-то Верхоланцев. - Правильно. Так и сделаем. Ну что, Игорь Евгеньевич, согласен? Давай, Семён, пиши. Расходимся.

- Нет-нет. Сейчас и будем снимать, - остановил его Розенштейн.

- Давид, ты охренел? - фыркнул Верхоланцев. - Мы ни черта не успеем, ни свет поставить, ни мизансцены выстроить. Что за дела?!  Вы за кого меня, твою мать, принимаете?! Я вам что, пешка вам что ли?! - грозно проорал он, покрываясь красными пятнами.

- Дима, ну что ты. Успеем, - примирительно забормотал Розенштейн. - У нас же один павильон подготовлен.  Гостиная, там все уже отлично. Сцена небольшая. Ну, осветим все равномерно, - предложил он осторожно.

- Ладно, делайте, что хотите, - Верхоланцев устало откинулся на спинку инвалидной коляски и прикрыл глаза.

Мельгунов и Розенштейн встали и прошествовали сквозь меня, будто я - пустое место.

Машинально я проводил взглядом спину Мельгунова, и внезапно вспомнил, что так и не выполнил поручения Екатерины.

- Игорь Евгеньевич, - надев на лицо фальшивую улыбку, я остановил премьера.

- Да? - он медленно повернулся ко мне.

- Для моей знакомой оставьте ваш автограф, пожалуйста, - я протянул порядком истрепавшуюся фотографию, которую дала Екатерина.

Смерив меня презрительным взором, премьер надменно изрёк:

- Сто баксов.

- Чего? - нахмурился я.

- Мой автограф стоит сто долларов, - отчеканил он, задрав нос.

Я мысленно выругался, но полез за бумажником, вытащив три бумажки, протянул ему. Мельгунов кончиками пальцев выхватил купюры, небрежно сунул в карман, изящным движением вынул изысканную перьевую ручку с корпусом под цвет циферблата его часов и ярко блестевшим камешком на зажиме.