Чарли удивилась заурядности увиденного, она ожидала чего-то другого, хотя и не знала, чего именно. Наверное, полагала, что атмосфера тут должна быть более загадочной и зловещей…
А вот и дом номер тридцать девять: стены густо-коричневого цвета, внушительные двойные стекла и аккуратный садик, перед входом в который возвышается керамический гномик, лукаво ухмыляющийся, словно нашкодивший ребенок. Рядом с домом стоял внушительного вида старый автомобиль с просевшими рессорами и кучей выцветших наклеек с гербами английских графств на заднем стекле.
Продираясь сквозь плотный поток уличного движения, Чарли сердилась на себя за то, что вообще сегодня приехала в Лондон. Она припарковала «ситроен» на теневой стороне улицы и заперла дверцы, оставив окна открытыми и наполовину откинув крышу, чтобы не было душно Бену, который возмущенно залаял, сообразив, что хозяйка его покидает.
Тома совершенно не впечатлила история с мужем миссис Леттерс, как, впрочем, и все остальное. Он был уверен: Чарли что-то напутала, а Виола Леттерс приняла желаемое за действительное; что же касается старой фотографии, так мало ли на свете похожих людей.
«Призраки, да будет тебе известно, незаметно скользят по коридорам домов поздно ночью, звеня цепями, — сказал Том. — Они не слоняются по подлеску в одиннадцать часов утра с рыболовными удочками».
Столь же скептически муж отнесся и к известию о конюшнях. «Раньше при каждом доме непременно имелись конюшни, — заявил он. — Не вижу в этом ничего особенного».
Вот уже вторую неделю Чарли с Томом вместе благоустраивали дом. Закончив обдирать обои в спальне, они принялись спорить, в какой цвет лучше покрасить стены. Том хотел сделать их голубыми, вроде веджвудского фарфора, но Чарли считала, что зимой от таких стен будет веять холодом. Сойдясь на цвете магнолии, супруги принялись за самую большую из гостевых комнат, бывшую мастерскую Нэнси Делвин, которую решено было превратить в кабинет Тома. Внизу они договорились оставить все как есть, пока не пройдет вечеринка по случаю дня рождения Тома.
В окне дома номер тридцать девять раздвинулись занавески, и Чарли заколебалась, испытывая искушение вернуться в автомобиль и укатить восвояси. Зря она послушалась Лору, которая убедила ее посетить ретрогипнотизера.
Хотя, быть может, Чарли сама позволила подруге убедить себя? Она одновременно испытывала страх, любопытство и еще какое-то чувство, которое затруднялась определить. К тому же ее знобило, а во рту снова появился металлический привкус. Наручные часы показывали пять минут первого. Она опоздала на пять минут.
Со слов Лоры Чарли представляла себе Эрнеста Джиббона совсем не таким. Он говорил с ней по телефону очень просто: никакого драматизма, никакой театральной напыщенности, присущих Флавии Монтессоре. Словно бы самый обычный мужчина, которого оторвали от телевизора посреди матча по крикету. Чарли позвонила гипнотизеру в пятницу днем, после разговора с Лорой, и удивилась, узнав, что он сможет принять ее уже в понедельник утром.
Дверь открыл высокий крупный мужчина лет шестидесяти. Вокруг него витал запах вареной капусты, сразу вызвавший у Чарли тошноту.
— Мистер Джиббон? — спросила она.
Виноватое выражение лица, дряблые щеки и густые бакенбарды, мягкие черные, несколько длинноватые волосы, расчесанные на прямой пробор, — его внешность вызывала в памяти диккенсовских героев. Он посмотрел на нее сквозь толстые линзы очков в черепаховой оправе. Его темные брюки явно знавали лучшие времена. Клетчатый шерстяной галстук был повязан чересчур туго, так что кончики воротника на рубашке стояли торчком. Несмотря на жару, на нем была шерстяная кофта. Чарли по привычке бросила взгляд на его ноги и увидела вельветовые домашние туфли вишневого цвета. Мать говорила ей, что мужчину всегда можно оценить по обуви.
— Да, это я. А вы, наверное, миссис Уитни? — произнес он ровным голосом, лишенным каких-либо эмоций.
Точно таким же тоном он, наверное, комментировал погоду или вторил чьим-то жалобам на неудачно составленное расписание поездов. Мистер Джиббон придержал дверь, пока Чарли не вошла внутрь, а потом плотно прикрыл ее. Когда хозяин накинул на дверь цепочку, ей вдруг стало не по себе.
В прихожей, пол которой был покрыт ковролином с оранжево-коричневым узором, на медном столике на колесиках стоял фарфоровый испанский ослик в соломенной шляпке. Над ним на стене висело деревянное распятие.
— Нам придется пройти наверх.
По тому, как Джиббон это сказал, Чарли определила у него легкую одышку, словно он страдал от эмфиземы. Пока они поднимались по лестнице, одышка проявилась отчетливее.
— Издалека добирались?
— Из Суссекса.
Деревянные таблички-гравюры с пейзажами Швейцарии оживляли мрачные стены. Чтобы перевести дыхание, Джиббон приостановился на лестничной площадке. На втором этаже дома царил устойчивый запах старых вещей, и это повергло Чарли в уныние. Под ложечкой у нее засосало, и, ощутив возрастающую нервозность, она даже подумала, не уйти ли, пока еще не поздно, заплатив гипнотизеру за потраченное время.