Призраки прошлого (ЛП)

Первое, что делаешь, когда возвращаешься домой уже ночью, целуешь меня. Но ты на вкус, как виски, и пахнешь, как шлюха, мое сердце с болью сжимается в груди, и я тебя отталкиваю. Толкаю тебя так сильно, прижимая руки к твоей груди, что ты врезаешься в стену. Смотришь на меня, и я не могу сказать, ты шокирован или тебе больно, или ты в замешательстве, потому что выглядишь оцепеневшим; твои глаза пусты.

— Ты преувеличиваешь, — заявляешь, когда я вступаю в перепалку. — Это ничего не значит.

Но это не так. Я знаю, потому что однажды была на твоем месте. Разве ты не помнишь? Я знаю, каково это быть чьим-то одиноким плененным зрителем. И, может, все было бы хорошо, как ты и сказал мне, если бы ты не вернулся домой пьяным, источая ароматы парфюма, в то время как я работала весь день, чтобы обеспечить нам кров над головой. Кажется, что за три года твоя мечта смогла оплатить только твой кокаин.

Я кричу и начинаю плакать, ты продолжаешь шептать снова, и снова, и снова:

— Извини.

И я говорю, что извинения не исправят это, а ты заявляешь:

— Я люблю тебя больше, чем все на свете, детка.

И я верю тебе, потому что ты хорош, Джонатан.

Что-то ядовитое нарастает между нами. Я думала, что наркотики были твоим криптонитом, Супермен, но начинаю думать, что это я. Я разрушаю твою мечту? Ты в свободном падении, потому что я отягощаю тебя? Если бы меня не было, ты бы парил?

Мы кричим, и я плачу, а ты снова и снова приходишь под кайфом в течение недели — вечный цикл, вызванный стрессом. Разные мелочи начинают задевать меня, и из-за этого мне плохо, меня тошнит, что я еле могу вылезти из кровати по утрам. Я просто хочу поговорить с тобой, по-настоящему поговорить, не ругаясь. Я скучаю по тебе. По нам. Поэтому спрашиваю о фильме про Бризо, пытаясь вернуть нас к чему-то общему, когда ты говоришь:

— Теперь этого не произойдет.

— Его не собираются его снимать?

— Ох, собираются, — отвечаешь. — Просто я не прослушиваюсь.

Клифф сказал тебе не пытаться. Я плачу, когда ты рассказываешь мне это, и ты теряешь контроль и говоришь мне вырасти, потому что это всего лишь дурацкий комикс, не осознавая, что я расстроена из-за твоего обещания, хотя ты раньше никогда ничего не обещал. Теперь не знаю, как могу доверять твоим словам.

Думаю, именно этот момент обрек нас на расставание. Все настолько плохо, что мы не разговариваем днями. Ты спишь на диване. Барьер из молчания становится непроходимой горой.

Все, что я делаю, — это плачу... плачу... плачу...

Я на работе, когда понимаю, что произошло. Убеждаюсь в этом ночью, но ты уже отключился на диване. Дам тебе поспать. Расскажу все утром, когда ты будешь трезвым. У нас все будет в порядке. Всю ночь не сплю, не знаю, что чувствовать. Когда слышу утром, как ты перемещаешься по квартире, медлю. Мне страшно.

Я не должна бояться разговора с тобой. Что с нами случилось?

Ты сидишь на диване, обуваясь. Я стою в дверном проеме спальни и спрашиваю:

— Мы можем поговорить минутку?

— У меня есть дела, — отвечаешь без эмоций. Звучишь, как свой отец в этот момент, но я никогда не скажу об этом тебе.

— Это важно. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Ты выпрямляешься, полностью трезвый, взгляд голубых глаз настолько ясный, что у меня зарождается мысль, может, все будет хорошо, но затем ты смотришь мне в глаза и говоришь:

— Расскажи кому-то, кого, бл*дь, это волнует.

И затем ты уходишь.

Ты уходишь от меня.

И я падаю.

Ноги не держат меня.

Ты этого не знаешь, но женщина, на которую тебе теперь плевать... Та, чей мир ты только что разбил на миллионы осколков... Она беременна. Вынашивает твоего ребенка, Джонатан. А ты даже не знаешь, тебе все равно.

27 глава

Кеннеди

Льет дождь.

У нас не часто такая погода, но, кажется, он идет всегда в самые худшие моменты. Как будто бы небо отражает мои эмоции. Когда внутри меня что-то сжимается, мир начинает трескаться, и небо разделяется на части.

Штормило, когда я проснулась утром, а сейчас с неба падают тонкие струйки. Дождь утих настолько, что Мэдди смогла побежать прыгать по лужам на переднем дворе дома моего отца, в то время как я сижу в кресле на крыльце. Папа рядом со мной, медленно раскачивается.

— Ты снова выглядишь потерянной, — заявляет. — Как будто не знаешь, куда идти или что делать.

Смотрю на него.

— У меня дежавю, пап.

— И у меня тоже, ребенок, — подтверждает. — Такое чувство, что мы проходим через это каждые несколько месяцев. Джонатан появляется и затем уезжает, а ты остаешься горевать.

— На это раз все по-другому.

— Разве?

— Он вернется.

— Разве он не возвращался до этого?

— Да, но...

— Но все по-другому, — говорит. — Тем не менее, его нет.

Я вздыхаю, раздраженная, из-за чего он смеется.

— Он хотел, чтобы мы поехали с ним.

Отец выглядит удивленным.

— Так почему ты сидишь здесь?

Я хлопаю глазами.

— Разве ты не тот же мужчина, который психовал, когда я последний раз поехала с ним?

— А разве ты не та же самая девушка, которую не заботило чужое мнение, когда она ехала?

— Мне было всего семнадцать. Я не соображала, что творю.

— Вот почему я психовал.