Призраки солнечного юга

Дело в том, что мой Коленька, не смотря на ангельскую внешность (русые локоночки, голубые глазки, херувимов румянец на щечках и застенчивую улыбку) обладает очень крутым нравом. Он упрям, как архар, несдержан, вспыльчив, обидчив и, что самое ужасное, ревнив как целый полк мавром. Наверное, именно из-за последнего своего качества, он всегда мечтал взять в жены кроткую, нежную, домашнюю скромницу, желательно глухонемую и чтобы обязательно умела вышивать крестиком. Как он при этом женился на мне, никто понять не может, даже сам Коленька. Потому что я не просто капризная разгильдяйка, болтушка и неумеха, так я еще и любительница выпить, погулять с подружками, пококетничать с дружками и сплясать канкан со стриптизерами. Геркулесов (такая у моего муженька фамилия) зная это, изводит и меня, и подруг, и свою маму, требуя от меня полного послушания, от подруг полного вымирания, а от мамы полного невмешательства, так как свекровь всегда на моей стороне. Я вообще имею подозрение, что его «хрустальная» мечта – запереть меня в бронированной квартире, желательно с решетками на окнах, облачить в паранджу и пояс целомудрия, а для верности пристегнуть к стене пудовой цепью, потому что другую я перегрызу…

И вот как такому ревнивцу сказать о том, что его жена собирается отбыть на две недели в знойный, кишащий горячими кавказцами Адлер, да еще в компании с красивой разведанной подружкой? Вот если бы я захотела поехать на Чукотку, в сопровождении своей бабушки или на Кольский полуостров с группой инвалидов Великой отечественной – это пожалуйста! Но в Адлер!? В Адлер только через его труп…

… Я немного ошиблась, прогнозирую количество трупов. Как только «радостная» новость достигла Колюниных ушей, оказалось, что для того, чтобы моя поездка к морю состоялась, одного трупа не достаточно. Еще должны умереть, как минимум, двое: Сонька и я, а как максимум, все мужское население города Адлера.

Бушевал Геркулесов сутки, на исходе которых охрип и перестал походить на херувима. На вторые сменил тактику – стал ласковым, нежным, приторным, как южная пахлава. Он бормотал, что не проживет без меня больше дня, потому что я для него как воздух (не очень удачное сравнение – без воздуха он и пяти минут не протянет), что он боится меня потерять и так далее. На третьи сутки, когда до Геркулесова, наконец, дошло, что я от своего решения ни за что не откажусь, он поставил мне ультиматум: «Или я или Адлер». Я обозвала его нехорошим словом и начала паковать чемодан – не выношу запрещенных приемов.

Оставшиеся двадцать четыре часа мы не разговаривали…

– Лель, – опять заканючила Сонька, вернув меня своим возгласом на бренную землю. – А кто кроме вас с Эммой Петровной едет?

– Я не знаю, – честно сказала я. Мне и вправду было невдомек, кому из работников института достались оставшиеся две путевки. – Кстати, что-то ее не видно. До поезда двадцать минут…

– А вон она, – воскликнула подруга, некультурно ткнув пальцем в существо, ковыляющее по направлению к нам.

Как Сонька смогла в этом существе признать мою коллегу, для меня до сих пор загадка. Я лично в горбатом хроменьком инвалиде не смогла уловить и тени сходства со статной, прямой, как оглобля, Эммой Петровной.

– Чего это с ней? – испуганно вытаращилась я. – Перекосило всю. Сплющило.

– А ты глянь, сколько у нее сумок, – хихикнула Сонька.

Я глянула. И только тут поняла, что изогнулась и скрючилась Эмма Петровна под тяжестью семи (!) сумок, котомок, чемоданов. Баулы были в обеих руках, на каждом плече болталось по спортивной сумке, на ее шее висела объемная вязанная крючком котомка, на локте колыхалался кожаный ридикюль, а вслед за ней, тарахтя колесами по асфальту, катился клетчатый кофр, привязанный к запястью атласным бантом.

– Зачем вы так нагрузились? – ахнула я, подбегая к Эмме, чтобы помочь.

– Фу-у, спасибо, – выдохнула она, сбрасывая с одного плеча туго набитую сумку. – Чуть не родила, пока тащила…

– На кой черт вам столько сумок? – опять заохала я, узрев еще и рюкзак за плечами.

– Как зачем? – удивилась Эмма. – Вещички положить. Я бы еще котомочку прихватила, да некуда, разве что в зубы…

– А куда вам столько барахла? – всунулась Сонька, она считала, что кроме ультрамодного купальника, пары сарафанов и смены трусов больше на курорте ничего не понадобится.

– Как зачем? Мы же в санаторий едем! – она с таких благоговением произнесла слово «санаторий», что прозвучало это почти так же, как «Букингемский дворец».

– И что? – не поняла мы.

– Там, наверняка, принято переодеваться к обеду. А к ужину надлежит являться в вечерних платьях.

– Вы думаете?

– Уверена, – припечатала Эмма, со свойственной только учителям (в ее случае бывшим учителям) безапелляционностью.