Призраки Сумеречного базара. Книга вторая

Человек, способный хладнокровно убить двух Сумеречных охотников, не остановится перед убийством третьего. Внутренний голос кричал, что нужно вскочить, выхватить оружие, с боем пробить себе путь на свободу, помчаться прямиком в Парижский Институт и рассказать им все. Остановить это – остановить его, – пока не стало слишком поздно. Валентин спокойно смотрел на нее, положив руки на стол. Словно говорил: «Теперь твой ход».

Она не двинулась с места.

Семейство Верлак, заправлявшее здешним Институтом, дружило с ее родителями. Не раз и не два один из них находил ее, когда она пускалась в бега, и отправлял домой. В первый раз она умоляла дать ей убежище в Институте, где любому Охотнику гарантируется надежное и безопасное пристанище, – и услышала в ответ, что слишком юна, чтобы просить об этом. И слишком юна, чтобы понимать, что такое безопасность. Родители любят ее, и ей давно пора прекратить доставлять им столько проблем.

Нет, этим людям она ничем не обязана.

А вот Валентин выделил ее из толпы, дал ей дело, дал семью. Ему она обязана всем.

Он наклонился к ней, протянул руку. Она постаралась не вздрогнуть. Он легко коснулся шеи, там где демон-акейрал оцарапал ее.

– Ты ранена.

– Пустяки, – сказала она.

– И хромаешь.

– Я в полном порядке.

– Тебе нужна еще одна ираци…

– Я в порядке.

Он кивнул, словно она только что подтвердила его подозрения.

– Да. Ты всегда выбирала этот путь.

– Какой?

– Через боль.

На этот раз Селин все-таки вздрогнула.

– Неправда, – запротестовала она. – Это… ненормально.

– А ты знаешь, почему это так? Почему ты ищешь боли?

Этого она никогда не понимала. Только знала – глубоко, без слов, как знают самую сокровенную правду.

Что-то было такое в боли… что заставляло ее чувствовать себя более цельной, настоящей. Как будто контроль все еще оставался у нее. Иногда боль была единственным, что она еще могла контролировать.

– Ты ищешь боли, потому что она делает тебя сильнее, – сказал Валентин, будто нарекая новым именем ее безымянную душу. – Знаешь, почему я понимаю тебя лучше, чем они? Потому что мы с тобой одинаковые. Мы рано начали учиться, правда? Жестокость, грубость, боль – никто не защищал нас от правды жизни, и это сделало нас сильными. Большинством людей управляет страх. Они бегут даже от намека на боль, и становятся из-за этого слабыми. Мы же с тобой, Селин, знаем, что единственный способ пройти через боль – это идти ей навстречу. Приветствовать жестокость мира, и тем самым подчинить ее себе.

Селин никогда не думала о себе так: жесткая и сильная… И уж точно никогда не дерзала сравнивать себя с Валентином. Он продолжил:

– Вот за этим-то ты и нужна мне в Круге. Роберт, Стивен и остальные? Они просто мальчишки. Дети, играющие во взрослые игры. Их пока еще не проверили в деле… Проверят, но не сейчас. А мы с тобой особенные. Мы давно уже не дети.

Никто никогда не называл ее сильной. Никто никогда не называл ее особенной.

– Ситуация развивается все быстрее, – продолжал Валентин. – Мне нужно понимать, кто со мной, а кто нет. Вот поэтому-то и я рассказал тебе правду о нашем, – он махнул рукой в сторону дымящейся кучки тряпья, – положении дел.

– Это проверка, – сказала она. – Проверка на верность.

– Это возможность, – поправил он ее. – Тебе – стать моим доверенным лицом, а мне – вознаградить тебя за доверие. Вот что я предлагаю: ты будешь молчать о том, что узнала, и предоставишь событиям идти так, как я планировал. А я подам тебе Стивена Эрондейла на серебряном блюде.

– Что?! Я… я не…

– Я уже говорил тебе, Селин: я много чего знаю. И я знаю тебя. Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Если ты действительно этого хочешь.

Будь осторожен со своими желаниями, – снова пронеслось у нее в голове. Но Стивен… она так хотела получить Стивена! Даже понимая, что он о ней думает; даже помня, как гремит в ушах его насмешливый хохот; даже поверив, что она сильна, а Стивен слаб, как только что сказал Валентин… Даже узнав простую и жестокую истину, что Стивен ее не любит и никогда не полюбит, она все равно желала его. Всегда и вовеки.

– …или ты можешь сейчас выйти из этой квартиры, побежать в Конклав, рассказать им все, что сочтешь нужным. Спасти этих ни в чем не виноватых Охотников и потерять единственную семью, которой ты по-настоящему небезразлична, – закончил Валентин. – Выбор за тобой.

* * *

Тесса Грей вдыхала город, который когда-то, совсем недолго, – но такие воспоминания из памяти не стираются, – был ей домом. Сколько ночей она стояла на этом самом мосту, глядя на огромную тень Нотр-Дама, на рябь речных волн, на горделивые кружева Эйфелевой башни – на пронзительную красоту Парижа, расплывающуюся от нескончаемых слез. Сколько ночей она искала в Сене свое вечное отражение, представляя себе мгновения, дни, годы, столетия, которые могла бы прожить в мире, где нет Уилла.

Впрочем, нет. Не представляя.

Потому что представить это было невозможно.

И все равно – вот она, Тесса. Прошло уже больше полувека, а она живет. Без него. Сердце навеки разбито, но все еще бьется. Оно все еще сильное.

И способно любить.