Призраки Сумеречного базара. Книга вторая

– Ах, да, – снова оживилась Лили. – Не терпится узнать, как поживает самый горячий Сумеречный охотник на свете.

– Спасибо, у меня все отлично, – отозвался Джейс.

– Речь вовсе не о тебе, Джейсон, – Лили топнула ножкой. – Слыхал когда-нибудь такое: «Высокий красивый брюнет»?

– Звучит как-то старомодно, – заметил Джейс. – Так, наверное говорили, когда я еще на свет не родился.

Он одарил Лили широкой улыбкой, она ответила тем же. Джейс задирал не только тех, в кого влюблялся, но и всех, кто ему просто нравился, и за долгие годы до Саймона это так и не дошло.

– На свете полно горячих Охотников, – заметил Элиот. – Для этого они и нужны, разве нет?

– Нет, – сказал Алек. – Вообще-то мы сражаемся с демонами.

– А, – сказал Элиот. – Точно.

– Кстати, я вовсе не хвастаюсь, – безмятежно заявил Джейс. – Я просто говорю, что если кто-нибудь сделает наконец альбом с самыми сексуальными Охотниками, мои портреты будут на каждой странице.

– Размечтался, – фыркнула Лили. – Они все будут заполнены фотографиями Карстерсов.

– Ты про Эмму сейчас говоришь? – осведомился Алек.

– Про какую еще Эмму? – нахмурилась Лили.

– Про Эмму Карстерс, – охотно пришел на помощь Джейс. – Она подруга Клэри по переписке, живет в Лос-Анджелесе. Я иногда пишу постскриптумы к письмам Клэри и подкидываю Эмме всякие новые трюки с ножами. Она очень классная.

Эмма олицетворяла собой безудержное и тотальное разрушение, что не могло не нравиться Джейсу. Он достал телефон и показал Лили свежую фотографию Эммы, которую она недавно прислала Клэри: симпатичная девушка стоит на пляже с мечом и смеется.

– Кортана! – выдохнула Лили.

Алек пристально посмотрел на нее.

– Эту девушку я не знаю, – сказала Лили. – Но хотела бы узнать. На блондинок я обычно не западаю, но эта реально хороша. Благослови Ангел это семейство, оно меня никогда не подводило. Ну, господа, на этой мажорной ноте я отбываю любоваться видами Буэнос-Айреса.

– Джем, между прочим, женат, – напомнил Алек.

– Не оставляй меня за главного! – снова взвыл Элиот. – На меня же нельзя положиться! Ты совершаешь ужасную ошибку!

Лили проигнорировала и того, и другого, но, уже выходя из отеля, заметила в ответ на пристальный взгляд Алека:

– Не волнуйся ты так. Город Элиот все равно с землей не сровняет, зато, когда я вернусь, мне будут так за это благодарны, что сделают все и по первому требованию. Оставлять этого идиота за главного – часть моей управленческой стратегии, ясно?

Алек кивнул, но того, что на самом деле беспокоится за нее, не сказал.

Было время, когда Алек не слишком приветливо относился к вампирам, но Лили всегда так откровенно в ком-то нуждалась, что ему просто хотелось быть с ней рядом. Они уже так давно управляли Альянсом – они и Майя, – что Лили стала кем-то вроде Алины Пенхаллоу, другом, настолько близким, что он считается почти членом семьи.

При мысли об Алине его кольнула привычная боль. Она отправилась в изгнание на остров Врангеля, чтобы быть рядом со своей женой Хелен. Долгие годы они жили в каменной пустыне только потому, что в жилах Хелен текла кровь фейри.

При мысли о Хелен и Алине в Алеке неизменно поднималось желание все изменить в работе Конклава – сделать что угодно, лишь бы вернуть их домой.

Но дело было не только в них, а еще и во всех магах, вампирах, оборотнях и фейри, которые нескончаемым потоком текли в Нью-Йорк с жалобами к Альянсу, потому что собственные Институты их слушать не желали. Каждый день он чувствовал одно и то же – как на самой первой миссии, когда увидел, как Джейс и Изабель вместе идут в бой. Защитить! Защитить их всех! – с тоской думал он, и рука сама тянулась к луку.

Плечи его поникли. Страданиями делу не поможешь. Всех не спасти, но он мог помочь хоть кому-то, и сейчас этим кем-то были Джем и Тесса.

* * *

Брат Захария шел по выложенным из костей коридорам Безмолвного города. Полы хранили следы бесчисленных ног, в том числе и его собственных – привычный маршрут день за днем, в тишине и молчании, год за годом посреди бесконечной тьмы. Выхода отсюда нет. Вскоре он забудет, как это вообще – жить, любить, видеть свет. В любом усмехающемся со стен черепе было больше жизни, чем в нем. А потом неизбежную, неотвратимую тьму пожрало пламя. Серебряный огонь инь фэня горел когда-то и в нем – самая страшная боль в мире, безжалостная, как само небо. Его разрывало на части: словно жестокий бог взвешивал на весах каждый пылающий атом его тела и каждый из них признавал недостойным.

Но даже в этой агонии было облегчение. Все, это конец, – говорил он себе из последних сил и был благодарен. – Наконец-то развязка, после всей этой боли и мрака. Он умрет раньше, чем исчезнет последняя капля его человечности. Грядущее сулит отдых… И встречу с его парабатаем.