Призраки в Сохо (СИ)

Чувствуя его желание, Миона ликовала, даже через пелену наваждения понимая, что, сколько бы ни выпил мужчина, он бы явно не опьянел до такой степени, чтобы потом сваливать все на нее. Мол: «я не понимал, что делаю, Мисс». Черт возьми, он прекрасно понимал, что делает! Она чувствовала это, ощущала даже через ткань одежды то, что он, в какой-то момент, отбросил все доводы «против».

Тихий, хрипловатый стон, заполнивший тишину комнаты, вызвал у нее дрожь, прошедшую по позвоночнику, только потом девушка осознала, что он принадлежал ей. Его ладонь между лопаток жгла кожу, это казалось почти реальным, в то время как она подрагивала и тихо стонала от укусов, которыми он терзал ее губы. И если бы это не она не давала ему шагу ступить от стены, то можно было бы сказать, что профессор близок к тому, чтобы взять ее не сходя с места.

Запрещающий жест Северуса отрезвил ее ровно настолько, чтобы вспомнить, насколько был «обнажен» этот мужчина перед всем магическим обществом, после того, как Гарри озвучил его воспоминания. Возможно, она делала ошибку, требуя слишком много. Да только Грейнджер не могла позволить себе остановиться. Только не сейчас, когда впервые за долгое время она чувствовала себя живой, наплевав на дикость происходящего.

Собственное имя, сорвавшееся с его губ, послужило спусковым крючком, после которого она ощутила, как между ног стало влажно. Мерлиновы яйца, ей так крышу не сносило никогда прежде. Ни тогда, когда Виктор терпеливо и умело ласкал ее в выручай-комнате, ни когда она, перепив, трахнулась с босом в подсобке, ни когда в клубе подцепила какого-то мужчину и поехала к нему. Да она просто плавилась в его руках, чувствуя себя пьяной от того, что ей было позволено в них находиться.

Ей хотелось сказать, что все в порядке, что ее не испугает то, что скрывается за шарфом. Подумаешь, шрам от укуса змеи… У нее после встречи с Беллатрикс тоже осталась метка, как и отметины после нападения. И они были гораздо уродливее, неся в себе всю суть ее унижения.

- Пожалуйста, позволь мне… - тихо шепнула в губы и решительно потянула шарф прочь, в то время как его руки изучали неведомую доселе территорию, скользя по стройному телу, посылая импульсы наслаждения в ее мозг.

Боги, она позволила бы ему все что угодно, лишь бы снова не остаться одной в этой пустой квартире, в которой не было ничего, что напоминало бы ей о том, кем она была. За последние три года для нее не было ничего столь томительно сладко, чем его поцелуи. Ошибалась ли она, полагая, что Северус безумно истосковался по чьему-то теплу? Знал ли он вообще, какого это – чувствовать чьи-то нежные, ласкающие прикосновения, идя по тонкому канату между теми и этими, или же ему всегда не хватало на это времени и не подобало?

Ахнув, от того, как мужчина с легкостью подхватил ее на руки, будто бы она ничего не весила, Миона одной рукой обвила его плечи, подушечками пальцев другой нежно, почти невесомо, коснулась рубцов на шее. Он так вздрогнул, что девушка испугалась, полагая, что так не далеко и до того, чтобы уронить ее на пол. Ждал ли Северус, что она остановится, попросит его отпустить или даже выгонит, увидев это напоминание о войне, изменившей их жизни? Как бы там ни было, перевернув по дороге небольшой столик, снеся вазу с цветами с полки и, пнув ногой книгу, лежащую недалеко от кресла, он двигался к кровати.

Мисс-которой-снесло-голову принялась расстегивать пуговицы на рубашке зельевара, то и дело раздраженно шипя от того, что каждая вторая противилась ее действиям. После того, как первые четыре оказались расстегнуты, гриффиндорка потянулась приоткрытыми губами к его шее и провела ими по рубцам, которые будто бы вчера зажили.

Мужчина накрыл своей ладонью руку Мионы, которая потянула за шарф. Ледяной ток полоснул мозг. Нет! Только пусть она не увидит, что под ним. Уродливые рубцы, которые образовались на месте укусов проклятой змеи, так и остались на шее. Когда все произошло, было не до них. Главной целью было выжить, а потом было уже поздно. Таковы последствия от укуса темно-магической твари, и ничего с этим не поделаешь. Да магу, собственно, было плевать. Шарф он носил, прячась от ненужного внимания. Кого ему было пленять своей внешностью? Красавцем он никогда не был, в отличие от Люциуса, на фоне которого вовсе выглядел жалко. Впрочем, это мало волновало слизеринца. Да он и не хотел больше ничего. Он поставил крест. Давным-давно и навсегда. После того, как не стало Лили. А шлюхи… Им все равно какой он: кривой, косой, исполосованный рубцами, лишь бы платил. И он платил. Но то, что происходило сейчас, было иным. Совсем иным.