Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

— Ах, Роско? Ну конечно-конечно, припоминаю. Это тот Роско, который потом… который потом…

— Женился на даме, с которой был обручен нынешний граф Гвинед.

— Совершенно верно. Вот теперь я все вспомнил. Но что же мы не пьем?.. Да, так, значит, потом этот несчастный умер от той же болезни, что и старый граф. Странный случай.

— Более чем странный, если учесть, что старик Роско загнулся от этой тропической болезни с длинным названием уже через много лет после возвращения из Бирмы в Англию.

— Да, конечно. Не стану отрицать, именно поэтому я и еду в Ллэнвиган. Но ради Бога, не говорите об этом никому. Только объясните мне, а то я не совсем понимаю: какое отношение имеет граф Гвинед к смерти старого Роско?

— В эти дела вас там, естественно, никто посвящать не будет. Но поскольку вы были со мной откровенны, я вам тоже кое-что расскажу. Наклонитесь поближе, чтобы Осборн не услышал.

— Я весь — внимание.

— Роско составил завещание, по которому в случае его насильственной смерти все нажитое им богатство переходит к его благодетелю графу Гвинеду или к потомкам графа.

— Мэлони, это абсурд! Таких завещаний в Англии не бывает.

— Никакой это не абсурд. У Роско была навязчивая идея, что жена хочет его отравить. Поэтому он тайком от всех составил такое завещание.

— Но почему он завещал свое состояние Пендрагонам?

— Да потому, что Роско был по гроб обязан старому графу. И еще потому, что он увел невесту у нынешнего графа и всю жизнь испытывал угрызения совести. Ему хотелось загладить свою вину.

— Значит, с этим связан интерес графа Гвинеда к тропическим болезням? Вы считаете, что Роско умер не своей смертью — и граф унаследовал его состояние?

— Именно так.

Все встало на свои места. Мое постоянное пристрастие ко всему необычному привело меня к какой-то великой тайне, которую, вероятно, именно мне и предстояло разгадать. В тот момент я искренне пожалел о том, что разбираюсь в чем угодно, только не в тропических болезнях. Я чувствовал, что все это самым непосредственным образом связано с тем странным телефонным звонком. Что-то назревало. Вокруг меня плелась невидимая паутина.

Тем временем беседа между Пэт и Осборном, по-видимому, зашла в тупик. Оба сидели как на похоронах, молча глядя перед собой. У девушки был несколько раздраженный вид, юный аристократ явно скучал. Чтобы разрядить атмосферу, Мэлони подсел к нему, а я заговорил с Пэт.

— Ну, чем вас развлекал его светлость? — полюбопытствовал я.

— Светлость он или нет, но, по-моему, этот господин маленько с приветом. Мне плевать, на титулы, лишь бы человек проявлял деликатность.

— А он не проявлял?

— Да какое там! Он все время рассказывал мне про какого-то немца по фамилии Данте, который всех посылал к чертям. И еще про какую-то из моих коллег, которую звали Лаида и о которой этот Данте написал, будто она плавала в… стыдно даже сказать в чем. Журналисту не подобает писать такое о порядочной девушке. Что за друзья у этого молодого человека?

— Обожаю порядочных девушек, — сказал я, взяв ее за руку. — Вы — порядочная девушка, я — порядочный юноша, так давайте держаться вместе в этом пакостном мире!

— Я сразу поняла, что у вас отзывчивое сердце, — прощебетала Пэт.

— К тому же очень нежное и одинокое, — с чувством добавил я и в доказательство этого придвинулся поближе и обнял ее за талию.

— Да, по глазам видно, что вы умеете быть нежным в сердечных делах.

После этого я беспрепятственно поцеловал ее обнаженное плечо.

— А я вот не знаю, какой бываете вы в сердечных делах. Надо бы узнать.

Дальнейший процесс ухаживания происходил уже без слов. Да и годятся ли здесь обыденные слова? О, если б я был поэтом!.. Только стихами можно передать ощущения человека, обнимающего после полуночи английскую девушку.

Но так уж я устроен, что, даже сгорая от страсти, всегда прислушиваюсь к тому, что происходит вокруг. И я услышал, как Мэлони объяснял Осборну, что я сделал якобы все возможное, чтобы получить приглашение в Ллэнвиган. Что я, оказывается, пошел на вечеринку к леди Малмсбери-Крофт, потому что знал, что там будет граф Гвинед.

А в это время Пэт тоже что-то рассказывала, но я уже ничего не слышал и думал только об одном: на кой черт Мэлони понадобилось искажать факты? Только потому, что он органически не способен говорить правду и каждого меряет на свой аршин? Или, может быть… За этим кроется какой-то умысел, и все происходящее является частью заговора, в существование которого я уже готов был поверить, заранее трепеща от ужаса.

Осборн равнодушно выслушал Мэлони, после чего поднялся со словами:

— Прошу прощения, мне пора идти. Встретимся в Ллэнвигане.

И, не прощаясь, удалился, как чеширский кот из английской сказки. Он явно не мог больше сидеть за одним столом с женщиной.