Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

А Жанна шестого августа поехала домой, в Бар-сюр-Об. Почему же она не сбежала, не уехала, например, в Англию? Что это: святая наивность и нежелание смотреть правде в глаза или же хитроумный расчет? Может, она считала, что ее бегство стало бы равносильно саморазоблачению, тогда как здесь, во Франции, у нее еще оставался шанс подставить под удар Рогана. И как знать, может быть, Рогану с помощью его влиятельных родственников удастся замять это дело, не доводя до огласки. А тогда и ей наверняка удастся избежать неприятностей. Впрочем, беспокоиться пока рановато, есть еще время…

А Роган в эти дни предавался тягостным раздумьям. Опасения ювелира вселили в его душу тревогу, и в конце концов он решил обратиться за советом к Калиостро. Великому магу почти ничего не было известно обо всей этой истории с ожерельем, что со всей очевидностью выяснилось в ходе дальнейших событий. Жанна явно не желала впутывать сюда еще одного мошенника и не раз предупреждала Рогана, чтобы он ничего не говорил Калиостро.

Но у кардинала больше не осталось сил, он изнемог под бременем мучительной тайны и однажды, собравшись с духом, открылся перед Калиостро и показал ему письма королевы. И тут произошло нечто поразительное. Калиостро, величайший из всех известных авантюристов, без зазрения совести проворачивавший совершенно фантастические махинации, дал кардиналу самый разумный в данной ситуации совет, достойный порядочного человека. Вероятно, он по-своему любил Рогана и решил выручить его из беды. Словно шекспировский актер, выдержав паузу, он внезапно сдернул с головы парик и воскликнул:

— Что ж, откровенность за откровенность! Вас обманули, сударь, это совершенно очевидно. Королева никогда не подписывается: «Мария Антуанетта Французская». Вы стали жертвой мошенничества, и теперь у вас только один выход: броситься в ноги королю и признаться ему во всем, пока еще не поздно.

Несомненно, это был умнейший совет, и следовало бы воспользоваться им незамедлительно. Незлобивый Людовик XVI, увидев чистосердечное раскаяние Рогана, наверняка сделал бы все, чтобы тихо замять это дело, ибо того же требовали и его собственные интересы. Мы вновь подошли к той точке, которая могла бы стать поворотной (в лучшую сторону) для дальнейшего хода событий. Но не стала.

Добросердечие Рогана, чувствительность и галантность, типичные для аристократа восемнадцатого столетия, помешали ему сделать единственный в данной ситуации правильный шаг.

— Если я это сделаю, — сказал он Калиостро, — той женщине конец.

— Что ж, если вам претит подобный поступок, за вас это мог бы сделать ваш друг, — деликатно предложил свои услуги Калиостро.

— Нет-нет, я должен еще подумать, — запротестовал кардинал.

Эта нерешительность оказалась для него гибельной. Но откуда же было взяться решительности у баловня судьбы, за которого все всегда решали его влиятельные тетушки? А с другой стороны, тут проявилось его благородство: он погибал, закрывая грудью даму, как герой рыцарского романа.

И здесь напрашивается естественный вопрос: а состоял ли Роган в интимных отношениях с Жанной? Функ-Брентано, как и подобает истинному французу, посвящает целую главу рассмотрению этого вопроса. Когда Жанна предстала перед судом, она заявила, что Роган был ее любовником. (Кардинал тактично опровергал это утверждение.) По мнению Функ-Брентано, признание Жанны не заслуживает особого доверия: в ее интересах было афишировать свою воображаемую близость к Рогану в надежде, что снисхождение судей к его привилегированному положению хотя бы отчасти распространится и на нее. Бенё, один из ближайших друзей Жанны, видел у нее любовные письма кардинала, но, как считает Функ-Брентано, это опять же ничего не доказывает, ведь хорошо известно, с какой увлеченностью она изготавливала подложные письма. Стоит упомянуть и о том, что кардинал вплоть до последнего момента посылал ей деньги — суммы настолько незначительные, что ситуация несколько проясняется: такую мелочь знатные вельможи не посылают своим любовницам, это скорее вспомоществование просительнице, ожидающей лучших времен. Жанна выпрашивала и принимала эти деньги, чтобы кардинал не догадался, что она тем временем обогащается за его счет.

В конечном итоге мы не знаем, что между ними было на самом деле. Известно только одно: в этой критической ситуации Роган продемонстрировал такое благородство и самоотверженность, как никто другой.

А теперь снова обратимся к мадам Кампан. Эта скромная неприметная женщина — этакий серый воробышек в огромной блистательной стае придворных пав, соколов и попугаев — прославилась своими мемуарами, обстоятельно воссоздающими быт французского двора. И каждый, кто писал воспоминания о Марии Антуанетте и ее эпохе, естественно черпал из мемуаров мадам Кампан всякие интимные подробности. Поскольку и нам не обойтись без показаний такой важной свидетельницы, следует представить ее уважаемой публике.