Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью

– Да бросьте вы, никуда я звонить не буду. Если у вас ко мне есть вопросы, задавайте их прямо так, – раздраженно ответил мужчина. – Если бы вы только знали, сколько всякого отребья здесь ходит! То дешевые массажеры продают, то косметику, то наборы для юного садовода… Если бы я всем открывал, меня бы уже давно не было на свете!

– Вы – Гулькин?

– Да, я – Гулькин.

– Скажите, Михаил…

– Михаил Михайлович, – чуть ли не по слогам, очень отчетливо проговорил жирненьким голоском Гулькин.

– Вы знали Дениса Евгеньевича Караваева? – перебил его Логинов, в общем-то понимая и разделяя взгляды Гулькина на осторожность.

– Безусловно, знал. Это мой хороший друг. И, надо сказать, кристальной души человек, если вы, конечно, пришли по его душу.

– Вашего друга убили вчера ночью.

Вместо ответа раздался лязг, скрежет, звон цепей, словно за дверью освобождался от сложных тяжелых металлических пут огромный зверь. Дверь распахнулась, и Логинов увидел испуганное круглое лицо маленького человечка – в коротких домашних фланелевых штанах и тонком черном свитере под горло. Глаза его за толстыми стеклами очков моргали часто-часто.

– Входите, – он буквально втащил Логинова к себе, схватив его за рукав, словно они были давно знакомы и подобная манера поведения имела место как норма. – Извините, что я вас не впускал. Но и вы меня должны понять. Извините, можно я еще раз взгляну на ваше удостоверение?

Логинов и на этот раз проявил терпение. После знакомства с его ксивой Гулькин жестом предложил Игорю следовать за ним.

В квартире пахло, как в музее. Разве что не хватало особой нотки – аромата паркетной мастики. А так – один в один. Вся квартира буквально ломилась от старой мебели, больших – даже для такой просторной, многокомнатной квартиры – высоких мраморных статуй, деревянных расписных китайских сундуков, дамских туалетных и ломберных столиков, письменных столов, буфетов, зеркал и картин на стенах, напольных и настенных часов, канделябров, самоваров, расписных фарфоровых тарелок…

– А у вас тут уютно, – сказал Игорь, пробираясь между буфетом и письменным столом, заваленными всякой антикварной всячиной, начиная от фарфоровых дрезденских безделушек и кончая старинными, порыжевшими от времени фолиантами. – И столько сокровищ! Теперь понятно, почему вы с таким пристрастием и недоверием относитесь к посещениям незнакомых людей. Я на вашем месте даже меня бы не впустил.

– Но вы сказали мне какую-то чудовищную вещь о Денисе! Проходите, здесь более-менее свободно, и окно открыто, свежий воздух…

Гулькин усадил Логинова у кухонного окна, забранного фигурной решеткой, предварительно смахнув со стола, застеленного выцветшей клеенкой, хлебные крошки. Логинов заметил на слегка закопченной, грязноватой плите три кастрюльки, сковородку, прикрытую крышкой, из чего сделал вывод, что либо у Гулькина есть жена, которая ему готовит, либо этот кругленький и в общем-то симпатичный человек сам любит и готовить, и поесть – он невольно сравнил кухню гурмана Гулькина (это было написано на его лоснящемся лице) со своей – со стерильно вымытой плитой и аккуратно сложенными в шкаф сверкающими, почти новыми пустыми кастрюлями. Сравнение получалось не в его, Логинова, пользу.

Гулькин налил в электрический чайник воду из синей прозрачной пластиковой бутыли и включил его. Затем, словно на время забыв, что он на кухне не один, крепко задумавшись, он вымыл заварочный чайник и, ошпарив его подоспевшим кипятком, насыпал туда чай из жестяной коробки. Логинов как завороженный следил за его движениями, получая какое-то очень странное, щекотливое наслаждение. Больше того, он даже успел позавидовать этому Гулькину, антиквару-гедонисту: все-то у него в жизни понятно, ясно и относительно спокойно! Он знает, где проснется наутро, что съест, с кем встретится, с кем поговорит по телефону. Логинов же не знал, что ему судьба подарит (или обрушит на его голову) через минуту. И вообще доживет ли он до вечера, не пристрелят ли его где-нибудь возле дома, когда он будет возвращаться к себе – голодный, усталый, мечтая о порции горячих сосисок или отварных пельменей…

Наконец Гулькин налил чай в красивую, тонкого фарфора чашку, поставил перед Логиновым тарелку с сыром, колбасой и нарезанным тонкими ломтями черным хлебом, сел и уставился на него с видом обиженного пса.

– Я не хочу, чтобы вы повторяли то, что уже сказали. Я и так все понял. Хотя еще не осмыслил. Но почему? Кто? За что? О, я понимаю: поскольку вы здесь, у меня, вы и сами пока еще ничего не знаете, но вам хотя бы известно, каким образом его… убили…

Логинов вкратце рассказал Гулькину все, что знал, невольно поймав себя на мысли, что у его собеседника есть несомненный талант располагать к себе людей. Вероятно, вот так же, заманив к себе домой обладателя какого-нибудь редкого подсвечника или статуэтки, он подкармливал гостя, ухаживал за ним, пока не переманивал его на свою сторону, причем так искусно, что «клиент» через какое-то время и сам был рад отдать интересующий антиквара предмет, потому что ему просто захотелось сделать для покупателя что-то хорошее.