Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

"Песня хорошая, но явно искусственная, ибо представляет собой умелую стилизацию. Мелодика ее основана на распевном использовании буквы "а", в то время как для волжан характерно "оканье", тогда как для "акающей" Москвы Степан Разин всегда был и остается атаманом разбойников, недостойным никакой песни". (Как потом выяснилось - возражение Карамзина.)

Мы нарочно дали противникам вволю поупражняться в учености и остроумии, а потом предложили проверить песню на слушателе. Наши соперники с радостью согласились, ибо ведать не ведали о гармони.

В урочный день мы пригласили в солдатскую столовую полторы сотни унтеров из самых разных частей и областей необъятной России. Наши соперники думали, что мы тут встанем и хором запоем, но вместо этого ваш покорный слуга, князь Львов и граф Канкрин вынули новые диковинные инструменты и приготовились к исполнению.

Раздались смешки с шутками, ибо "истинно русскую песню" собрались играть столь несомненные инородцы, что дальше - некуда. Из нас всех один Львов имел связь с Россией, да и то - на уровне лишь фамилии.

Но только мы взяли первый аккорд и князь Львов чуток "размял пальцы", все стихло. Мы спели историю казацкого атамана и несчастной княжны в гробовом молчании. Солдаты просто молча сидели и таращились. Ни звука. Ни хлопка. Ни шевеления.

Сказать по совести, я страшно расстроился. Я так понял, что мужики не признали нашу песню за свою - за народную и чуть не расплакался от обиды. Знаете, все ж таки неприятно выставиться дураком на людях.

Мы в самых растрепанных чувствах вышли из столовой, разлили на троих и... Тут высыпали унтера, которые просто чуть не смяли нас! Они что-то спрашивали, теребили гармошки, просили повторить слова и я от изумления спросил их:

- "Братцы, а чего ж вы там-то молчали?"

На что получил в общем-то логичный ответ:

- "Так нам сказали, что для нас будут играть их благородия и если мы хоть пикнем, всем обещали всыпать шпицрутенов!"

Вы не поверите, как я растрогался сей душевной простоте неведомых доброхотов. А тут один унтер, видя мое расположение, спросил, украдкой примериваясь к гармошке:

- "Барин, а на что она тебе? А я тебе за нее службу какую ни то сослужу!"

Я был счастлив. Я со смехом сказал:

- "Раз тебе нужнее, бери. С одним уговором. Ровно через год споешь мне на ней самую душевную песню твоей деревни".

Унтер обрадовался и попытался показать мне такую песню сразу. Пальцы его не знали клавиш и получилось черт знает что, - две прочих гармошки стали рвать из рук, обещая "сжарить нам на глазах" и я крикнул:

- "Цыц, мужики! Все кому понравился инструмент - встать в очередь и записаться. Всем хватит. Условие помните? Ровно через год по одной песне. А когда соберемся, - сами и выберете лучшую. За пять лучших песен -= пять деревень освободим от налогов сроком на пять лет. Пятерых певцов освобождаем от армии. Будете петь в своих же частях, но - вольнонаемными. Соловью в клетке не петь", - не нужно и говорить, какое было одушевление.

Ровно через год на импровизированном конкурсе в Московском Кремле, сто пятьдесят лучших певцов-гармонистов из всех частей и соединений Имперской армии показали свое мастерство пред московским купечеством.

По окончании концерта купчины с заводчиками ревели навзрыд и лишь шире раскрывали свои кошели. Так возникло акционерное общество "Любителей русской гармони", которое выстроило в Туле завод по производству гармошек. А кроме того, собранные деньги пошли нашей партии на подготовку к взятию власти в 1825 году.

Если Россия прямо-таки заболела гармошкой (конкурсы на лучшего гармониста проводились аж в ротах), в Польше и на Украине к сему поветрию отнеслись с прохладцей. Однажды Прекрасная Элен примчалась ко мне с гравюркой киевской фабрики. На ней изображалась вся наша Ложа в пейсах и ермолках, распевающая "Из-за Остгава на стгежань...", а персонаж с моими чертами лица спрашивал кого-то похожего на Сперанского, - "Ну чем мы-таки не маскали?"

Элен была в истерике и требовала во всем разобраться. Я же расцеловал любимую и сказал ей:

- "Дурочка, все идет, как нельзя лучше! Мы их просто достали! До самых печенок. Все их слова насчет славянского братства оказались брехней, Польша обречена".

Если через десять лет в дни Польского Восстания у наших солдат спрашивали, жалеют ли они "пшеков", русские отвечали, - "Никак нет, - чуждый для нас народ. Скрыпычный!"

Средь инсургентов же самой популярной стала карикатура, на коей я шел с гармошкой впереди орды квасников, да охотнорядцев с засученными рукавами. По нашим лицам можно было сказать, что мы пьяны в дым и орем какую-то непотребщину. По нашим волосатым рукам катилась свежая кровь, а под сапогами хрустели скрипки, скрипки, скрипки...

А вы говорите, что языкознание с мелодикой - пустые науки!

Но я отвлекся...

Однажды я захотел без свидетелей поговорить с человеком, а скрыться от жандармов можно было лишь на нашей "тайной вечере". Разумеется, жандармы пытались сунуть нос и сюда, но Элен умела подбирать людей, что для работы, что для веселья и в том у нее - Дар Божий.