Когда Басти удалился, Мармадюк вернулся к своим бумагам, а Гэбриел — к созерцанию. Именно так они провели последние два часа, и ван Хорн не имел ничего против. Он не имел бы ничего против, если бы лорд-шут сыпал ругательствами и оскорблениями, и реагировал бы на них примерно так же, то есть никак. Ему это было бы безразлично. Пока все шло прекрасно, все ниточки подвязаны, и все, что требовалось, — не дергать за них раньше времени. Хотя пока не хватало завершающего штриха, той самой соломинки, которая переломит спину верблюду, но у Гэбриела была неплохая идея и на этот счет. Он опустил руку за отворот камзола, там лежало надушенное послание от Моник и шелковый платок, которым он вытирал мордочку Шерези. Цветочек Шерези — именно та последняя соломинка.
Взгляд молодого человека скользил по стенам. Они за прошедшее время были изучены досконально: окно, карта Ардеры, пейзаж, натюрморт, портрет строгого черноволосого господина, возможно, Мармадюка-старшего.
— Это Этельбор, — неожиданно сказал Мармадюк.
— Простите?
— На портрете изображен лорд Этельбор — последний канцлер ранней ардерской династии, именно той, на смену которой пришла наше величество. Я состоял у него в услужении.
— Насколько я помню, именно лорд Этельбор был виновен в эпидемии черной хвори.
— Да, его казнили, — шут поднялся, — когда я был примерно ваших лет. Пройдемте, лорд ван Хорн. Канцлер ждет встречи с вами, и я имею в виду не покойного, а вашего батюшку.
Гэбриел тоже поднялся, размышляя, что с большим удовольствием пообщался бы как раз с покойником.
Отец в сопровождении верного Креспена ждал их в библиотеке. Мармадюк, поклонившись и сообщив, что отправляется на вечернюю аудиенцию к ее величеству, оставил их.
— Кто-нибудь из пажей проводит вас, Гэбриел, когда вы закончите, — сказал он на прощанье.
Канцлер подождал, пока за шутом закроется дверь, приблизился к сыну и наотмашь ударил его по лицу.
— Тряпка! Ничтожество! В первый же день ты умудрился опозорить меня!
Гэбриел пошатнулся, но устоял на ногах. Сейчас следовало проявить немного твердости, не реагируя на боль, а затем, будто не в силах с ней справиться, заскулить обиженной собачонкой.
Следующий удар пришелся в солнечное сплетение. Притворяться не потребовалось, он согнулся, воздух вырвался с громким всхлипом.
— Ты надеешься, что, если тебя изгонят с состязания, ты сможешь вернуться домой и продолжить свое никчемное существование? Не бывать этому!
«А ведь он стареет, — отстраненно подумал Гэбриел, — уже не так сильны удары, да и сам процесс стал короче…» И тут же упал, подкошенный ударом в спину.
Канцлер ван Хорн носил тяжелую обувь, обувь, которая пристала настоящему мужчине, а еще он был садистом.
Гэбриел посмотрел на Креспена. Лицо подручного искажала гримаса нездорового любопытства. Ван Хорн-младший охнул, и его вырвало от отвращения.
В казарму он шел очень медленно и осторожно. Надо обработать ушибы и рассеченную губу, важные органы не задеты, с остальным он справится самостоятельно. Ничего страшного, он потерпит, недолго осталось терпеть.
В это же самое время его отец, канцлер ван Хорн, возвращался в портшезе в свою резиденцию. За эти пять лет мальчишка ему надоел. Немедленно он выпишет из Дювали свою супругу леди ван Хорн, и, если в ближайшее время она не одарит его новым наследником, он подарит себе новую леди ван Хорн. Креспен об этом позаботится, как позаботился о предыдущей.
Глава 9
ДОЛГИЕ НОЧИ, КОРОТКИЕ ДНИ
Шут вошел в покои ее величества чернее тучи, фрейлины исчезли со скоростью птичьей стаи.
— Твое подавленное состояние вызвано тем, что королевский совет хочет перевести твоих миньонов под свой патронат?
— Не моих миньонов, а твоих. — Шут тряхнул головой, поднял к ней руку, поморщился. — Это был вопрос времени. Пусть лучше сражаются со мной в этих вопросах, чем ополчаются против тебя. Я уже предоставил отчеты лорду-казначею.
— Тогда что?
Мармадюк фыркнул, затем схватил Аврору за плечи и встряхнул.
— Какая экспрессия! — Королева недоуменно хихикнула и отступила на шаг. — Ну хотя бы начни, чтобы я смогла размотать клубок твоих недомолвок.
— Вчера ты отправила меня к Богдене!
— Ты не уверен?
— Это не вопрос!
— Что произошло? Неужели мой блистательный шут поддался чарам древней, очень древней, очень-очень древней…
При каждом слове лицо Мармадюка искажала гримаса.
Аврора расхохоталась:
— Она тебя соблазнила? Ты пал жертвой ее чар?
— Если бы любовных, от меня бы не убыло. — Шут устало опустился на кровать и сдернул с головы плотный чепец.
Волос на голове не было.
Королева смеялась так, что даже фрейлины осторожно заглянули в покои убедиться, жива ли еще повелительница Ардеры.
— Ты не сказала мне, что только твое общество, золотая кость, ограждало меня от любовных чар фей.
— Нет!
— И не сказала, что на самом деле она не статная красавица, которой казалась мне даже в твоем обществе, а старая скрюченная карга, которую мужчина может рассмотреть, только если она сама это позволит.
— Нет!
— И не поведала, что больше всего в нашем мире феи ценят человеческие волосы!
— И об этом я умолчала.