Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

Нечто подобное, пусть и в узаконенном варианте, можно встретить и во многих европейских странах, хотя там дополнительная стоимость, взятая из воздуха, ложится на плечи всех налогоплательщиков, а не конкретных пациентов.

— Что ж, производители выпускают медицинское оборудование, чтобы заработать, а не из альтруистических соображений, — вот и все, что я смог ответить.

Через несколько дней парализованную девушку перевели в обычную палату, но вскоре у нее начались проблемы с дыханием — что в подобных случаях бывает довольно часто — пришлось вернуть ее в отделение интенсивной терапии и подключить к аппарату искусственной вентиляции легких.

— Вчера я поговорил с ее мужем, — сообщил Дев. — Он вернулся из Кореи. Думаю, он уже почти смирился с тем, что она может умереть. Хотя в Непале с этим очень непросто. Если врач предельно честен, могут возникнуть неприятности. Здесь не удастся просто поставить родственников перед фактом. Я сказал ему, что он еще молод. Я сказал, что если она умрет, то по крайней мере у него будет возможность начать все сначала.

— Но сейчас, когда она на искусственном дыхании, стало проще, не так ли? — ответил я, потому что для пациентки гораздо лучше было бы умереть под наркозом, пока она подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, чем от пролежней и инфекции в больнице или у себя дома (не то чтобы у нее были шансы вернуться домой).

На следующем утреннем обходе я увидел, что вокруг кровати девушки столпились врачи и медсестры. Она издавала душераздирающие стоны, пока анестезиолог вводила в трахеотомическую трубку гибкий оптоволоконный кабель бронхоскопа. Рентгеновский снимок ее грудной клетки выглядел ужасно. Все время, пока анестезиолог пыталась удалить жидкость из легких, пациентка продолжала жалобно стонать. Накануне мы с Девом сошлись на том, что ей было бы лучше умереть, но положение моего друга было безвыходным. Мог ли он отказаться от операции и оставить пациентку со сломанным позвоночником умирать? Родственники вряд ли согласились бы на это. А может, следовало позволить им забрать девушку в другую больницу, где ее прооперировали бы (скорее всего далеко не так качественно, как здесь)? За все годы медицинской практики мне ни разу не приходилось сталкиваться с проблемами подобного рода.

Мы, нейрохирурги, привыкаем к тому, что у большинства наших пациентов сильно поврежден мозг, из-за чего после операции они находятся без сознания. В результате мы словно забываем, что в отделении интенсивной терапии лежат и парализованные пациенты, которые все прекрасно осознают и чувствуют. Они переживают чудовищные страдания, которые не в состоянии выразить. Может быть и так, что мы попросту закрываем на это глаза. Мне больно в этом признаваться, но, работая нейрохирургом, я старался избегать таких пациентов во время обхода палат — до того горько было видеть их.

Что сказать человеку, полностью парализованному ниже шеи, если он остается в сознании, но из-за подключенного аппарата искусственной вентиляции легких не может произнести ни слова?

Я вспомнил аналогичный случай, с которым столкнулся много лет назад на Украине. Игорь, мой украинский коллега, тогда еще работал в местной государственной больнице «Скорой помощи». Он невероятно гордился тем, что ему удается поддерживать жизнь пациента с помощью искусственной вентиляции легких. «Первый случай долгосрочной искусственной вентиляции легких в стране», — заявил он.

Парня держали в небольшой безрадостной комнатушке, где он пролежал три года. На стенах висели многочисленные иконы. Конструкция трахеостомической трубки позволяла ему говорить, и каждый раз, посещая отделение Игоря, я непременно заходил повидаться с молодым человеком. За ним присматривал брат, немного знавший английский, благодаря чему я смог общаться с пациентом. С каждым моим визитом тот выглядел все слабее. До несчастного случая — парень сломал шею, нырнув на мелководье, — он отличался крепким телосложением, но к моменту смерти от него остались лишь кожа да кости. Поначалу нам с ним удавалось вести полноценные беседы, но постепенно это становилось все труднее. Под конец он принялся расспрашивать меня о религиозных чудесах и о спасении души, о которых говорил со страстью (насколько это вообще возможно, когда в трахею вставлена трубка). Мне нечего было ему ответить. Увидев, что та маленькая боковая комната опустела, я почувствовал некоторое облегчение.

Непальская девушка сломала шею во время фестиваля Дашаин — одного из важнейших религиозных праздников, которых в стране немало. Ежегодно в жертву богине Дурга приносят более пятидесяти тысяч коз и сотни буйволов. В честь нее повсюду размазывают кровь (в том числе и по кузову золотистого «Ленд Ровера» Дева). Правда, защитники животных предлагают использовать для жертвоприношения тыквы вместо овец, о чем я недавно прочитал в местной газете.