Призвание варяга (von Benckendorff) (СИ)

— Pal'dies, teevs. (Спасибо, отец.)

Потом мы поехали со двора и он все шел за санями и махал мне рукой, а я не обернулся ни разу и только смотрел на полированную металлическую спинку, в которой кое-как отражалось то, что осталось за нами. Помню, мой провожатый все смотрел на меня, а потом не выдержал, выматерился и не проговорил, а будто сплюнул сквозь зубы:

— Что вы за народ — немцы?! Не сердце, а — камень…" — а потом выругался совсем непотребно, прибавив: — "Волчонок…"

Так кончилось мое детство.

* * *

Из журнала графини Элен Нессельрод

Однажды мы разговорились в салоне на тему: "Что есть Божья Любовь?" Было высказано много мнений, а в конце все обратились к моему Саше — ибо он у нас всегда говорил последнее Слово.

Граф тогда сильно задумался, а потом произнес:

"Когда меня отправляли в учение к русским, я очень не хотел уезжать. И тогда отец мой вывез меня в деревню и показал простой камень. Он сказал:

— Знаешь ли ты — что есть этот Камень? Это — Дар Божий!

Я весьма удивился. Тогда батюшка мой объяснил:

— Когда человек мал и неопытен, он жаждет, чтоб Господь выказал ему, как Он его Любит. И Божью Любовь мы все понимаем, как кусок Золота с неба, иль красивую девку, а может — еще какую забаву…

Но… Вместо всего этого Господь посылает нам на сию землю одни только камни. Камни сии растут прямо из-под земли по весне и убивают наши и без того крохотные наделы…

Камни сии надобно убирать, разбивать на куски, строить из них дома, изгороди, или — мостить ими дороги. И юный глупец готов проклясть Господа за сей Дар, ибо он несет лишь тяжкий труд, да всякие тяготы.

И лишь на краю жизни старый латыш вдруг понимает, что Господь — Любит его. Ибо сей Камень и есть — тот самый важный Дар Господа. Самый его Ценный Дар.

Ибо истинную Ценность Камня может понять лишь лифляндец. Уроженец наших топких болот…"

Часть II. Ливонский меч

Нет мелочей в Делах Династических!

Колледж Иезуитов Аббата Николя был в том году самой лучшей, дорогой и, я бы сказал — элитной школой Империи. Именно из Колледжа вышли лучшие разведчики, дипломаты и управленцы. Однако, — в Колледж не рвались и для России он стал "вещью в себе".

Видите ли, — ученикам приходилось принять католичество. А это — на Руси не приветствуется.

Теперь вы поняли — кто учился в Колледже. Там были дельные мальчики из захудалых фамилий, много отпрысков видных поляков и огромное число лизоблюдов и прихвостней этих католиков. Там было немало курляндцев, в жилах коих текла немецкая и польская Кровь, но ни единого немца и лютеранина!

Мне не следовало приезжать в сей гадюшник. Единственное, на чем сошлись бабушка с матушкой — иезуиты мне обещали гарантии и протекцию: мой прадед по матушке был внуком Генерала Иезуитского Ордена в Рейнланде с Вестфалией, а в Братстве — большое почтение к Крови и былым достоинствам предков.

Вдобавок ко всему Генералом "русской ветви" нашего Ордена был Карл Магнус фон Спренгтпортен — лютеранин и швед. (Бабушка наотрез воспротивилась тому, чтоб на сей пост назначали католика, или — поляка. Бабушка всегда была дальновидною женщиной.) Хоть шведы не слишком дружны с нами — немцами, но поляков они попросту презирают. Так что мое появление в Колледже случилось под прямым патронатом Генерала "русских" иезуитов.

Добавьте к тому, что иезуиты замарали себя помощью всяким Костюшкам и бабушка запретила им свободное передвижение, иль проповедничество средь простого народа. Многие решили, что сие — полное запрещение Ордена, но это — не так.

России нужна была хоть какая-то разведслужба и вся иезуитская система образования осталась нетронутой. Но иезуиты хорошо запомнили тех мурашек, которые по ним бегали, когда моя бабушка (в присутствии своего ката — Шешковского) грозила им пальцем. Так что бабушке с матушкой были даны все мыслимые и немыслимые гарантии, что с моей головы — волос не упадет.

Началось все, как будто — нормально. Меня представили прочим ребятам и определили в казарму к "десятилеткам". Я начинал учебу с зимне-весеннего семестра и сильно отставал по многим предметам, — поэтому мне самому предложили выбрать Учителей и "Кураторов.

Преподаватели сразу же захотели знать — насколько велики мои знания в том, или — этом, — так что я так и не успел познакомиться с прочими "десятилетками". Выяснилось, что я хорошо знаю — химию, физику, математику и геологию с географией. Гуманитарные же науки оставляли желать много лучшего.

Отпустили меня "Кураторы" только лишь к ужину и я чувствовал себя совершенно разбитым и вымотанным. Я так устал, что… был зол на всех и на каждого. В Риге я привык к тому, что все меня считали лучшим учеником, а тут — целый день меня возили "по столу мордой" и я совсем разозлился.