Выше бегло были отмечены те трудности, которые испытывали российские историки при определении характера и места древнерусских князей в политической системе Руси, в том числе и князей доваряжского периода. В советской историографии, создавшей концепцию единого древнерусского централизованного государства с классовым, феодальным обществом, проблема была поставлена в зависимость от данной концепции.
Вопрос о князьях до призвания Рюрика рассматривался, в частности, в работах В.Т. Пашуто в русле обсуждения вопроса о характере общественно-политической структуры восточных славян до прихода варяжских братьев и развития концепции о племенных княжениях или «землях-княжениях» [117] .
На базе этих дискуссий в 70—80-е годы прошлого века наметился интересный подход в изучении происхождения древнерусского княжеского института, когда часть исследователей (В.В. Мавродин, В.Д. Королюк, Б.А. Рыбаков, И.Я. Фроянов и др.) стали развивать концепции зарождения княжеской власти у восточнославянских племен из собственной власти племенных вождей, т. е. до прихода варягов [118] . Но на дальнейшее развитие этих концепций повлияло два фактора.
Во-первых, убеждение в том, что период доваряжских князей и период, начинающийся призванием Рюрика с братьями, не связаны между собой никакой традицией преемственности, поскольку большинство авторов исследований о древнерусских князьях продолжают видеть в Рюрике либо военного наемника откуда-то из Скандинавии (как правило, из Средней Швеции), либо завоевателя. И.Я. Фроянов пишет даже о том, что решение отправиться «к варягам, к руси» открыло «путь политическому перевороту, захвату власти со стороны приглашенных» [119] .
Во-вторых, сыграли роль неизжитые по-прежнему взгляды, которые в соответствии с теорией общественного договора, связывают княжескую власть с государственностью, как это можно увидеть в монографии Н.Ф. Котляра: «
Аналогичную мысль находим и у Е.А. Мельниковой:
Несмотря на то, что в последнее время появилось немало работ, специально или вкупе с другими проблемами посвященных князьям и княжеской власти в древнерусской истории [122] , многие важные вопросы, связанные с пониманием сведений источников о летописных князьях, вызывают явные затруднения исследователей.
В их числе интересным представляется вопрос о том, что понимает летопись под словами «русские князья», например, в таких фразах, как: «Иногда приидоша изъ Киева Русские князи Оскольдѣ и Дирѣ на Царьград, в царьство Михаила царя и матери его Феодоры» или «О князи Рустем Осколдѣ», а также, когда речь идет о Рюрике с братьями: «О князѣхъ Русскихѣ: о Рюрикѣ, и Синеусѣ и Тривори» (Патриаршая, или Никоновская летопись).
Посмотрим, какой ответ на этот вопрос можно найти в специальном выпуске ДГВЕ под названием «Рюриковичи и Российская государственность», поскольку его авторы как раз и ставили перед собой задачу представить «первое в отечественной и международной историографии систематическое исследование происхождения и исторических судеб династии Рюриковичей» [123] . Однако уже вводное слово «От редколлегии» вместо прояснения ставит читателя в тупик: «
Следовательно, если верить составителям сборника, то до Рюрика все древнерусские князья в летописных княжениях, о статусе и природе которых размышляли многие отечественные историки, автоматически становятся нелигитимными, т. е., надо понимать, незаконными. Если вспомнить при этом приведенное высказывание Котляра о том, что подлинными летописные князья становятся только с развитием государственности, то получается, что институт древнерусских князей, согласно названным авторам, истоки свои вел от князей неподлинных и нелигитимных.