Призванные, избранные и верные

Вскоре мы остались вдвоем, и я сразу спросила о монастыре. Она согласно закивала, принесла бумагу, ручку и облокотившись на стол, стала мне отвечать. Писала торопливыми крупными буквами – в строке умещалось два-три слова, обрывала фразу посередине, когда смысл становился ясен, но мысль выражала грамотно и свободно.

Скоро я начала догадываться о ходе событий.

…Митрополит Азария имеет удивительное обыкновение принимать в своем кабинете в патриархии всех посетителей сразу. Человек входит и, получив благословение, присаживается на один из свободных стульев, расставленных вдоль трех стен. У четвертой стены, лицом ко входу сидит сам митрополит в широкой греческой рясе, с изжелта-седыми волосами, зачесанными с виска на висок. Стол заставлен множеством предметов: подсвечник с крылатым ангелом, книги, журналы, мраморное пресс-папье, телефон, сувениры для приходящих. В углу поблескивает серебряный набалдашник черного посоха.

Тот, кто уже излагает свое дело, приветствует вошедшего и продолжает говорить – с места, из общего ряда, или наступая с торца стола – в зависимости от возраста и темперамента. А ожидающие принимают в обсуждении дела самое заинтересованное участие: дают советы из собственного опыта, проводят житейские аналогии, шутят, выражают сочувствие или осуждение хотя бы междометиями вроде: «Вай!», или «Ох!», или «Ну и ну!» Приемы длятся иногда весь день, и тот, кто не очень спешит, может в удовольствие провести тут часа два. Того же, кто торопится, особенно лиц в духовном сане, при одобрительном гуле с мест пропускают сразу.

Очевидно, Фаина присутствовала в кабинете в то время, когда митрополит беседовал с настоятелем Гударехского монастыря и между всем прочим упомянул обо мне.

В позапрошлом году митрополит Азария был в Москве вместе с нашим другом из Грузии отцом Георгием, и они заехали к нам в гости. От наших прежних разговоров у владыки и осталось впечатление, что я захочу посетить монастырь в его обширной епархии.

Фаина тоже хотела пойти в монастырь, получила на это благословение владыки, и теперь мы обе должны были ждать Годердзи.

Выяснилось, что Годердзи – древнее грузинское имя, – так звали отца Антония до пострига.

Я вспомнила, что у выхода из кабинета владыки отец Георгий приветствовал высокого монаха: они слегка обнялись, по обыкновению, поцеловали друг друга в руку, потом в щеку и оживленно заговорили. Мне запомнился новый, надетый чуть набок, будто с непривычки, клобук, широкая улыбка монаха и едва сдерживаемое сияние глаз: может, это и был Годердзи, принимавший первые поздравления?

Прошел день и еще один – Годердзи не приходил. Фаина вдруг взметнулась и поехала в Восточную Грузию на престольный праздник.

– Надолго она? – спросила я Веру.

– Может, до завтра, а то и совсем не приедет.

– А кто она такая?

– Странница.

И опять я осталась одна, к моему удовольствию. В последние годы я так привыкла к уединенной жизни, что долгое присутствие постороннего человека стало тяготить.

А кто не был посторонним?

Мой сын.

Но сына моего не было теперь со мной.

На сад легла густая тень от каменной стены. Я запираю ворота и остаюсь одна в пустом доме. Бледные кусты роз внизу, из-за ограды долетают обрывки музыки. Южная ночь, запахи остывающей земли, тишина – я принимаю все это с блаженной полнотой, как и погружения в воду.

Выхожу на террасу. А навстречу мне по красной ковровой дорожке идет высокий монах в черном подряснике. Это так неожиданно, что я не успеваю удивиться тому, как он проник сквозь запертые ворота.

– Благословите…

Он благословляет, широко улыбаясь:

– Не хотелось стучать или кричать на всю улицу – я перелез через ограду.

В трапезной он подходит к иконе святителя Николая, осеняет себя крестом, прикладывается, зажигает свечу и от нее – лампады перед всеми иконами. Комната наполняется живым светом.

– Я вас помню… – говорит Годердзи, обернувшись с горящей свечой в руке. – Вы приходили с сыном в Джвари. Вы постарели.

Вот «Нафанаил, в котором нет лукавства». Я сожалею о том, что, конечно, постарела за шесть лет с тех пор, но радуюсь его странному появлению.

– Вы живете в моей комнате. Когда меня рукоположили в диаконы, я служил в городской церкви и жил здесь.

– Мне освободить жилье?

– Что вы… Весь дом свободен.

– Будете ужинать или пить чай?

– Ничего не надо, я ел. И это в Джвари все пьют чай, а я пью воду. В Гударехи вкусная родниковая вода, вы такой не пили.

Он сел, устало положив руки на стол. Я разместилась у окна напротив.

– Где ваш сын?

– В монастыре. Он теперь тоже иеромонах.

Отец Антоний очень удивился.

– Митя? Сколько же ему лет?

– Скоро исполнится двадцать два. А постриг он принял в двадцать. Через день его рукоположили в диаконы, через два месяца в иеромонахи… На Преображение, в мой любимый светоносный праздник.

– А я ждал хиротонии шесть лет: теперь мне тридцать семь. Рукоположили меня месяц назад.

– Поздравляю вас… Это самое большое, что может произойти с человеком.