Призванный в Бездну

Как мне до неё достучаться?

Я лихорадочно заморгал, однако она лишь криво усмехнулась.

А для чего она вернулась?

От этой мысли жар спал, сменившись холодком подозрения.

— Гера-Гера, — цокнула Вика. — Никогда тебя не понимала. Почему ты сопротивляешься? Ради чего отказываешься от богатства, влияния и силы, которые тебе буквально всучивают? Умоляют, разве что на колени не встают, чтобы ты их принял. А ты кусаешь руку, которую тебе раз за разом протягивают. Ранишь тех, кто тебя любит и о тебе заботится.

Она осуждающе покачала головой. Было видно, что она верит в то, что говорит. Искренне считает, что золотая клетка, уготованная мне, — наилучшее, что могло со мной случиться.

— Папа перевернул город вверх дном. Поднял многих важных людей, затребовав с них старые долги. Задействовал связи, которые держал на чёрный день. И всё это он проделал для того, чтобы вытащить тебя. А ты… Уверена, ты даже благодарности не испытываешь. Не ценишь его усилий. Слишком гордый для этого.

Виктория всегда называла отца с почтительным придыханием — папа, когда мы были наедине. Для сестры отец был фигурой, достойной преклонения. Идолом, который вытащил её с Дианой из болота рутинной повседневности и вознёс на вершину Олимпа, где обитали утопающие в роскоши воры и бандиты.

Этим он заработал любовь сестры, но та стеснялась проявлять рабскую преданность при отце. Полагала, будто он сочтёт её признания попыткой польстить, фальшивым подхалимством. Но я не сомневался, что Вика готова закрыть своей грудью отца, если в него выстрелят.

Вика всю жизнь добивалась, чтобы отец признал её как свою, стремилась обогнать меня во всём. Отлично зная его отношение к женщинам на руководящих ролях, она коротко стриглась и косила под парня — манерами и грубоватой речью.

Она не плакала, когда ей на спаррингах прилетало в нос. Победно смеялась, если её удары попадали в цель. Старалась перепить меня на каждой вечеринке, а затем проводила остаток ночи в обнимку с унитазом.

Её существование было подчинено единственной цели — сделать так, чтобы отец заметил её. Возвысил. Признал своей правой рукой. Не ради денег, деньги имели для Вики весьма опосредованное значение. Они радовали её, потому что означали власть для отца.

Я считал попытки сестры выслужиться нелепыми, а её саму — чудачкой, но безобидной. Пускай с мачехой не заладилось, но к Вике я всегда испытывал симпатию, замешанную на жалости. В глубине души я знал, что отец никогда не признает её полноценным членом семьи и уж тем более наследницей. Виктория была не его крови — да ещё и женщиной.

— Я думала, придуркам хватит времени, чтобы закончить с тобой. Упомянула, чтобы не торопились. Тебя должны были разобрать на крошечные кусочки, последовательно и методично, начиная с рук. Сотворить немой, слепой и глухой обрубок, который проведёт остаток дней в кромешной тьме. Чтобы ты прочувствовал, как сильно ошибался, отвергая благосклонность папы. Он видел в тебе потенциал, видел, что если ты постараешься, то с лёгкостью превзойдёшь его…

Её лицо исказилось от злобы и зависти.

— Почему⁈ Почему⁈ Почему тебе всё так легко даётся! Он никогда не хвалил меня так, как хвалил тебя! А ты!.. Возился со своими картинами! Рисовал своих монстров!

По коже пробежал озноб. А я-то думал, что после пыток меня уже ничем не пронять.

— Да, тебя обнаружили раньше срока. Пришлось лично ехать на место и убирать исполнителей. Они могли рассказать слишком многое. Жаль, не успели обработать тебя до конца! И самое обидное, что папа не отказался от тебя. Он решил, что ты станешь его замом, даже если подписывать документы будешь, держа ручку во рту. Это было обидно, так обидно… Хорошо, что мама нашла выход.

Вика улыбнулась — отстранённой улыбкой человека, погружённого в собственные фантазии.

— Она оповестила нужных людей в больнице. Так что у тебя, братец, всплывёт осложнение. И его не заметят из-за неисправности в оборудовании. Как обидно! И когда тебя обнаружат при смерти, повезут в реанимацию… жаль, что я не буду присутствовать… Врачи не успеют спасти бедного, бедного Германа.

Мачеха, вероятно, решила, что Вика задумала сама забраться на вершину. Ей и в дурном сне не могло привидеться, что дочь руководствуется не банальной жадностью, а извращённой любовью. Вот Диана и устроила похищение.

Наверняка на смену моей охраны в тот день вышли люди, преданные только ей.

В груди разгорался пожар ярости. Я пристально смотрел на Вику. Она фыркнула:

— Не плачь. Ты сам выбрал свою судьбу. Никто не заставлял тебя идти против воли папы.

Плакать? Я⁈ Ни за что!

Зрение поплыло. Полоски ламп смешались в одну искрящуюся круговерть, утянули за собой потолок, койка и гипс слились в расплывчатое цветное пятно, и я почувствовал, что меня что-то тянет вниз, будто я тонул, а пропасть подбиралась ближе, и жар в сердце стал нестерпимым, растёкся по телу, и ни одна медитация его уже не погасит…