Призыв

Это здание, стоявшее одно-одинешенько посреди пустыни, как единственный знак человеческого вмешательства в плоский и пустой мир, казалось здесь не к месту. Джинни глубоко вздохнула. Она знала, что испытывает какую-то паранойю. Ее восприятие исказилось после того, что она увидела в той глубокой дыре под унитазом.

Джинни содрогнулась. Она на самом деле это видела или ей показалось? Картина была настолько безумной, что поверить в нее было трудно.

Если бы женщина услышала нечто подобное от кого-то другого или прочитала о подобном случае, то сразу бы отбросила подобную чушь. Даже теперь ее рациональный разум подсказывал, что все это – игра воображения, что страхи и опасения заставили ее увидеть весь этот кошмар. Мог ли на самом деле ее отец жить в баке для нечистот под женским туалетом посреди пустыни?

Нет.

Но она видела, как он плавал в дерьме. Он ухмыльнулся ей.

Джинни знала, что ей следует уехать отсюда, рассказать обо всем Мэри-Бет, а потом – полиции, но, несмотря на то, что она видела, несмотря на испытанный ею страх, Джинни не была уверена в том, что видела отца там, внизу. Как такое могло быть? Ни одно человеческое существо не могло жить в подобных условиях. И в этом не было никакого смысла. Зачем ему было уезжать из дома и жить под туалетом?

Джинни встала с пластикового стола и поправила шорты, врезавшиеся ей в ягодицы. Затем медленно пошла по извилистой цементной дорожке. Ей нужно убедиться. Она должна посмотреть.

В туалете было темно, единственным источником света служили рассеянные солнечные лучи, бившие через открытую дверь. Сердце Джинни бешено билось. Она подошла к туалету. Запах был все таким же неприятным; возможно, он стал еще сильнее. Ее чуть не вырвало.

Джинни заставила себя заглянуть в открытую емкость для нечистот и неуверенно позвала:

– Папа?

Озеро фекалий оставалось спокойным.

Она прочистила горло и позвала громче:

– Папа?

На поверхности фекалий появилась белая и ухмыляющаяся голова ее отца.

Джинни попятилась назад; ее сердце забилось так, что она испугалась: вот-вот оно разорвется. Она поняла, что истошно кричит, и заставила себя замолчать. Собрав всю свою смелость, женщина снова подошла к унитазу и заглянула в открытую емкость.

Ее отец уставился на нее; нечистоты текли по его лбу, коричневая жидкость вытекала изо рта.

– Не возвращайся, – прошипел он. Его голос был свистящим и хриплым.

Джинни оглядывалась по сторонам. Что ей следовало делать?

В туалет вошла женщина среднего возраста в модном синем деловом костюме. Она уставилась на Джинни, которая, наклонившись над унитазом, смотрела вниз, и кашлянула.

– Извините, – сказала она, явно испытывая неловкость. – Мне нужно воспользоваться этими удобствами.

Джинни напустилась на нее:

– Вы не можете! Там внизу мой отец!

Женщина попятилась, на ее удивленном лице застыло непонимание.

Она быстро вышла из туалета, и Джинни снова посмотрела вниз. Там была только тьма, только коричневая жижа.

– Сука! – прошипел голос ее отца откуда-то из бака с нечистотами.

Напуганная и ненавистью, с которой были сказаны эти слова, и обстоятельствами, в которых они прозвучали, Джинни стала неуверенно пятиться назад.

Вдруг над унитазом появилась рука, покрытая экскрементами.

Джинни бросилась к машине и едва успела захлопнуть дверцу, перед тем как потеряла сознание.

Что произошло, когда через несколько часов она пришла в себя, Джинни плохо помнила. Ей помог очнуться полицейский офицер в форме – кто-то, очевидно, заметил ее, уронившую голову на руль, и позвонил в полицию. Джинни помнила, как снова и снова рассказывала свою историю. Помнила, как нахлынула толпа полицейских и ассенизаторов, а потом приехали телевизионщики с камерами.

Джинни не помнила, как отца извлекали из выгребной ямы, но помнила Мэри-Бет. Та обнимала и утешала ее, плакала вместе с ней, объяснялась вместо нее с полицией. Мэри-Бет позаботилась обо всех подробностях и формальностях.

А Джинни всегда думала, будто из них двоих именно она сильная. Она смотрела сквозь решетку, как ее отец беспокойно ходит взад и вперед по цементному полу своей камеры. Здесь никого больше не было, кроме нее и охранника в униформе. Мэри-Бет была в управлении полиции и разговаривала с начальником полиции.

Глаза ее отца были яркими, внимательными и сверкали особым блеском безумного возбуждения. Джинни чувствовала исходившую от него энергию.

Он перестал метаться, обернулся, чтобы посмотреть на нее, а потом бросился к решетке и начал биться о нее головой, при этом ухмыляясь.

– Сука! – визжал он.

– Успокойтесь, вы, там, – приказал охранник.

Слезы навернулись на глаза Джинни – слезы жалости к тому, кем он стал, слезы от утраты того, кем он раньше был. У мужчины, находившегося перед ней, все еще были фигура и лицо отца, но слова, движения, выражения – все это принадлежало какому-то незнакомцу. Слеза скатилась по ее правой щеке, и она вытерла ее пальцем.

– Почему? – Она с трудом сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Почему ты это сделал?

Ухмылка отца стала еще шире.

– Я – дерьмо. Я всегда был дерьмом.