В евхаристическом действии Церковь есть свидетельница, и она порождает свидетельство вне алтаря. Ведь между святилищем и вселенной нет разделяющей стены. Евхаристия–это точка, которой кончается путь падшего мира, и она же–точка, с которой начинается мир грядущий. Она — знак преображенного времени. И эта Евхаристия должна быть взята во всем ее богатстве и со всем, что ей причастно, и передана людям за пределами храма. Вечность протекает во времени, она есть смысл времени без его прерывистого характера. Если Евхаристическая Церковь — средоточие света, то мы можем воспринять всякий свет, пришедший в мир, рассеянный в нехристианском религиозном творчестве, в творческих областях науки и искусства, равно как и проповедуемую вне храма истину.
Вот как понимал встречу, сближение Церкви с историей людей св. Максим Исповедник: «Кто знает тайну Креста и Гроба, тот знает смысл (logos) вещей; кто посвящен в сокрытое значение Воскресения, тот знает цель, для которой изначально все создал Бог». Это значит, что Церковь — сердце мира, а мир движется к преображению. Так как между священным и профанным нет отношения противоположности, — ибо благодать и природа не чужды друг другу, — вся жизнь Божия пребывает в Теле Сына, Которое переносится Духом в таинства и во всю вселенную. Таким же образом связь между Церковью и вселенной, даже проявленная в истории, должна пониматься как связь внутренняя.
Церковь бывает объединением лишь случайно: Церковь есть общение. Именно как общение она становится Благой Вестью. Сокрытая во Христе и данная миру в святых Таинствах, она свободна от мира и от собственного бытия во времени, ибо ни история мира, ни наука ее отнюдь не исчерпывают. Потому и может христианин свидетельствовать о действенности Церкви, что он знает эту ее глубинную истину. Напротив, неверующий может увидеть в Церкви набор маргинальных или второстепенных ценностей, но не ее сущность. Вот почему когда христиане пускаются в социально–психологический анализ или в научную деятельность, дабы приправить их богословием либо набраться пущей язвительности, они всегда совершают нечто технически внешнее и никого не приводят к главному, к сердцу послания. Христос прославился в Своих учениках (Ин. 17,10). Это значит, что они участвуют в тайне Креста и Воскресения. Эта тайна хранит их, делает из них народ святой, царственное священство, людей, взятых в удел Божий. Смысл существования этого народа в том, чтобы быть иконой Бога Троицы, и также как икона, они причастны Божественному Прообразу. Христиане говорят, что их руки осязали Слово жизни. Возвещение об этом опыте живой любви, который содержится и символизируется таинством Церкви, вводит мир в троичное общение.
Литургия — сердце христианского бытия
Так или иначе, мы вновь приходим к мысли о литургии как о центре всего. Несмотря на некоторые, отмеченные сентиментальностью, искажения литургического благочестия в последние столетия, несмотря на множество прозаичных и плоских текстов, византийская литургия остается творением, превышающим всякое воображение. Она по преимуществу есть источник восстановления бытия, разделенного грехом и осаждаемого со всех сторон силами разъединения.
Современный человек ищет единства, надежды и красоты, в которых, на высшей ступени их проявления, и открывается вера. Литургия — это не что иное, как подтвержденная опытом вера в то, что Бог обитает в нас, и эта вера сообщается всеми всем, по закону евхаристического собрания, которое воплощает видение мира. Литургия делает нас всех вместе присутствующими при Присутствии, выводя за пределы сказанного и даже понятого слова, за пределы всех эстетических реалий, призванных в пространство и время этого действия.
Таким образом, Слово, прочтенное в собрании, становится знаком спасения, принесенного Христом, и этот знак раскрывается перед нами как насущная и вечно новая истина, и он обретет полное свое значение лишь в конце времен. Конечно, у слова есть педагогическая задача, но оно также–истина, как всякий подлинный знак, посланный человечеству, чье слово проституировано публицистикой и политической речью. Когда сказанное в тексте не совпадает с подразумеваемым, слово травмирует и даже сводит с ума.
Литургическое слово в простоте исповедания веры соединяет меня с верными всех времен. Догматика, богослужение освобождают меня от всякого чувственного волнения, не нарушая индивидуальности. Собрание принимает меня и переносит в насущную и длящуюся вечность, отраженную в бесконечном богатстве Предания, через общение с людьми, простыми и образованными, красивыми и безобразными, богатыми и бедными, и все они приносят покаяние, чтобы простить друг другу ограниченность и предрассудки и встретиться вокруг стола на общей Вечере.