Призыв мёртвых

По рядам прокатился гомон, в котором угадывались испуг и отвращение. Аврелий поднял руку, призывая к тишине. Ардуций увидел, что Марк Гестерис встал со своего места и извинился.

— Лгу ли я, когда говорю, что ты утверждал, будто для противостояния этой угрозе твой брат Ардуций и другие в вашей Академии совершенствуются в использовании смертоносных дел? В частности, дела огня, позволяющего сжигать этих несчастных?

— Да, это так.

— А скажи, разве угроза использования огня против невинных пред ликом Всеведущего не является ересью?

— Согласно писанию, это так.

— Выходит, обвинение доказано? — Канцлер распростерла руки, глядя в зал.

— Это вопрос ко мне? — осведомился Оссакер.

— Естественно.

— Конечно не доказано, — заявил Оссакер. — Считать так может только слабоумный.

К чести канцлера, она и глазом не моргнула, хотя явно не ожидала столь вызывающего ответа.

— Ты действительно так думаешь? А разве не ты приходил ко мне и просил остановить то, что сам же называл преступлением? Было это или нет?

— Было.

— Но тогда ты должен признать, что речь идет не о преступлении вообще, а именно о ереси, поскольку сожжение или угроза сожжения невинного человека есть ересь?

— Канцлер Коройен, проблема в том, что ты, по твоим словам, стремишься к простоте, но мы все знаем — мир вокруг нас не так прост. Иначе любой командир легиона рисковал бы подвергнуться подобным обвинениям, отдав приказ окунуть камень или наконечник стрелы в горящую смолу. Я просил тебя помочь мне, чтобы ты разъяснила людям…

— Достаточно! Я услышала достаточно.

— Я просто отвечаю на твой вопрос перед лицом суда и граждан, — промолвил Оссакер.

Он собирался продолжить, но канцлер обратилась к Аврелию.

— Сенатор, вели ему умолкнуть.

Но Аврелий покачал головой. Ардуций улыбнулся.

— Воздержусь. Во всяком случае, пока. Как было сказано во вступительном слове, здесь я решаю, что позволено, а что нет. Если я увижу, что кто-то выходит за рамки ответа на заданный вопрос, я сам ему на это укажу. Оссакер Вестфаллен, можешь продолжать.

— Спасибо, сенатор. — Оссакер склонил голову. — Итак, я пришел к канцлеру, чтобы остановить то, что считал преступлением еще до того, как оно совершилось. Я предложил канцлеру выступить с объяснением того, что с теологической точки зрения любое использование огня и взрывчатых веществ недопустимо, поскольку подвергает благочестивых верующих, находящихся на войне, неизбежному риску сожжения. А если верить слухам, что передовую линию врага составляют наши же павшие соотечественники, риск этот еще более увеличивается.

Однако ни один военачальник Конкорда не обвиняется в ереси вместе с нами. Использование огня на поле боя санкционировано орденом Всеведущего. Я с этим не согласен, но это так. Следовательно, Восходящим никак нельзя вменить в вину ересь, и их можно осудить разве что в этическом плане.

Аврелий поднял руку. Он призвал выступавшего к молчанию, полагая, что и так услышал более чем достаточно. Канцлер побелела от ярости.

— Может быть, тебе стоит огласить весь список обвинений, канцлер, — промолвил Аврелий. — Если, конечно, ты не настаиваешь на дальнейшем обсуждении данного пункта.

* * *

Орин Д'Алинниус приказал не запирать двери лабораторного корпуса и велел своим стражникам подождать снаружи. Сам он остался в кресле. Сегодня его спина и ноги болели особенно сильно, а когда он увидел приближающегося Марка Гестериса, ученый отложил перо, не желая, чтобы сенатор увидел, как дрожит его рука.

— Присаживайся, Марк. Пришел взглянуть, как наши успехи?

— Не только для этого, — ответил Марк, устраиваясь в предложенном кресле.

Ученый сдвинул в сторону бумаги и пару фляг и знаком велел подать травяного чаю.

— Чай — это кстати, — промолвил Гестерис. — Ты ведь наверняка знал, что я приду.

— Не знал только точного времени.

— А куда ты подевался, пропади все пропадом? Пустое место в первом ряду заметили все, и все знали, кто там должен был сидеть. Ты нужен нам. И ты нужен Восходящим.

Д'Алинниус сжал губы и отвел взгляд. Теперь Гестерис заметил, как дрожат его руки. Он положил их на колени и свел вместе. Орина знобило, хотя в помещении было жарко.

— Я не могу выйти отсюда, — прохрипел ученый. — И не выйду.

— Коройен добралась до тебя?

— Она добралась до меня десять лет назад.

Орин и сейчас чувствовал боль и видел перед собой ее улыбку. Она улыбалась, в то время как молоты обрушивались на его суставы и лицо, ножи срезали с него кожу, огонь опалял его гениталии.

— Сегодня. Она добралась до тебя сегодня.

— Сейчас у меня здесь мало союзников, — промолвил Д'Алинниус, старясь заставить свой голос звучать твердо. — Ни Адвоката, ни Джереда, ни Аркова. Они могли бы говорить за меня.

— Да, но, как ты только что верно отметил, их здесь нет, а суд уже идет и ждать их возвращения не станет. Ты ведь не трус, Орин. Никто не заподозрит тебя в недостатке мужества. А сейчас у нас появилась реальная возможность подорвать доверие к канцлеру.

— Знаю. Знаю! И она тоже знает. Почему, по-твоему, я держу этих стражников за дверью? Если я появлюсь и буду допрошен, она меня убьет.